22.06.2010 в 18:49
Автор просит прощения сразу и за все
- Почему ты с-с-скрываеш-шь с-с-свою с-с-силу?- шипит огромная белая змея, и ее кольца беспокойно ходят вокруг съежившегося на полу мальчишки. - Ты пос-с-следний офицер, а можеш-ш-шь с-с-стать первым, ес-сли только захочеш-ш-шь.
Она обращается с ним как с неразумным детенышем - да он такой и есть. Сильный, но глупый. Маленький. Ее змееныш, которого люди по близорукости считают одним из своего племени.
Но он не такой... нет.
Он - ее гордость. Ее отрада.
Он - ее хозяин.
- Ес-с-сли тебе не хочетс-ся на его мес-с-сто, то с-с-стань лейтенантом. - Раздвоенный язык касается впалой щеки, и мальчишка сердито мотает головой.
- Я уже говорил. Я должен быть слабым, чтобы он мне поверил. Отстань, - худая детская ладошка отстраняет змеиную морду, и мальчишка укладывается головой на теплых шершавых кольцах.
Сарай, в котором они спрятались от ливня, больше похож на навес. От холодных капель не спасают ни три тонких стены, ни соломенная крыша – дождь, как будто нарочно, льет не прямо, а как-то наискосок... или это ветер задувает колючие струи внутрь? Ливень шумит по тонкой крыше, будто вот-вот ее проломит, прокладывая путь к скорчившемуся на холодном земляном полу мальчишке.
В темноте толстые белые кольца тускло мерцают, сжимаясь плотнее, согревая. Для него она всегда теплая, что бы там про змей ни говорили. Он обнимает ее тощими руками - и это тоже своего рода благодарность. По крайней мере, ей этого достаточно.
- Больно, - тихонько выдыхает мальчишка. Не жалуясь - скорее чтобы не молчать. Отнимает руку от живота, разглядывая почти черные в неярком свете кровавые разводы. Прижимает ее обратно, надавливает - так ему легче. Тяжело не столько терпеть, сколько сдерживать переполняющую тело рейацу, жаждущую влиться в безобразную длинную рану, протянувшуюся от правого соска до тазовой кости, залечивая, заглаживая - у последнего офицера третьего отряда не может быть регенерации такого уровня. Иначе зачем было все утро доставать четвертого офицера? Дразнить, пока он не схватится за меч - и уклониться от удара лишь настолько, насколько это нужно, чтобы лезвие не задело органы.
Все - чтобы обратить на себя внимание капитана.
- Идут! - мальчишка и змея синхронно оборачиваются на звук шагов.
- Прячься, Шинсо! - командует хозяин, и зампакто с тихим шипением скрывается в ножнах. Ее бы воля... а, чего там.
- Гин! - капитан впереди. На лице нешуточное беспокойство.
- Кира-тайчо... - мальчишка добавляет в голос дрожи и натягивает на лицо неуверенную улыбку.
Капитан приподнимает его за плечи, отнимает руки от живота, разглядывая рану. Хмурит светлые брови.
- Нужно в четвертый...
- Нет! Пожалуйста! - окровавленные пальцы Гина смыкаются на тонком изящном запястье Киры.
"Не для того я все это терпел, капитан", - думает мальчишка, украдкой поглаживая теплую - но совсем другим, не как у Шинсо, теплом теплую - кожу. В свое первое и последнее посещение санчасти он без особых усилий сделал так, чтобы его там не хотели не только лечить - видеть.
А потом - чтобы об этом узнал капитан.
- Ну, хорошо... - вздыхает Кира и осторожно берет мальчишку на руки, в который раз поражаясь, как мало тот весит. Ей-ками, котенок. И постоянно с ним что-то приключается...
- Горюшко ты мое, Гин, - тихо шепчет капитан, качая головой.
А мальчишка улыбается, спрятав лицо в складках хаори. Ему сейчас хорошо, как никогда.
Его ожидаемо приносят в капитанские покои и укладывают на капитанский футон. Самое время поежиться, подрожать...
- Да ты весь промок! - спохватывается Кира, и уже буквально через минуту мальчишка кутается в его юкату. Большую - встань, будет по полу волочиться. Широкую - два Гина туда легко завернутся. С длинными рукавами - вечно мёрзнущим пальцам хорошо... А Гину хорошо вдвойне.
- Из меня неважный лекарь, - бормочет Кира, разминая пальцы.
- Мой капитан - самый лучший лекарь, я знаю, - упрямо мотает головой мальчишка. И уже открыто улыбается, мол, я только вам доверяю, Кира-тайчо.
Кира-тайчо едва заметно краснеет, и осторожно проводит ладонью над раной, почти касаясь безобразных краев. Капитанская рейацу выплескивается из тонких пальцев, и рейацу Гина с готовностью движется ей навстречу - как будто только того и ждала. "Ну, уж не-е-ет", - мальчишка вздрагивает, сдерживая собственную силу, противясь слишком скорому заживлению раны. На лбу выступает пот - от усилия.
- Больно? - прохладная ладонь капитана поглаживает по взмокшим волосам. Гин кивает.
- Боюсь, что останется шрам, - Кира оглядывает багровый рубец. - Я не знаю, что еще сделать.
- Знаете, тайчо, - едва слышно шепчет Гин. И ему почти не нужно притворяться - фокусы с рейацу вымотали его, как вымотала бы настоящего последнего офицера настоящая рана через весь живот.
Тогда Кира нагибается и осторожно касается губами неестественно белой кожи рядом с рубцом. Мальчишка выдыхает сквозь зубы, сдерживая теперь еще и собственное тело - чтобы не подавалось навстречу, не прогибалось в пояснице.
А Кире жаль бедного ребенка, и он изо всех сил старается хоть как-то ему помочь. Гин рассказал ему, что в той, другой жизни мама целовала его, если что-то болелоБ - и боль проходила. И вот по странному капризу богов, сейчас ему тоже становится лучше, когда Кира его целует.
Так говорит Гин.
И капитан ему верит.
Верит - и целует.
И это не такая уж ложь: с одной стороны, Гину и правда становится лучше от легких теплых прикосновений. От невесомых поцелуев, от ласковых поглаживаний. Ведь он того и добивался и сейчас может потихоньку расслабиться, отпуская рейацу по чуть-чуть, чтобы шрам медленно затягивался, рассасывался, пропадал. Но с другой стороны... с другой стороны, мальчишке все хуже и хуже, потому что сдерживаться трудно, ой, как трудно. И когда губы капитана случайно задевают твердеющий розовый сосок, Гин тихо, но вполне отчетливо стонет.
Капитан настороженно поднимает голову, вглядываясь в лицо мальчишки ясными синими глазами.
- Больно, - шепчет тот, улыбаясь подрагивающими губами. И капитан успокаивается, шепчет извинения за свою неловкость и ласково дует на кожу. А Гин дрожит мелкой сладкой дрожью и забывает себя от желания обнять капитана, запустить пальцы в золотые волосы, растрепать прическу, притянуть к своим губам, чтобы поцеловать. И наслаждаться теплой тяжестью мужского тела... нет, Киры-тайчо... Изуру...
- Гин? - капитан чувствует дрожь, слышит тяжелое прерывистое дыхание. Он приподнимается, касается губами лба мальчишки и качает головой: - У тебя, кажется, жар. Это бывает... Ничего страшного. Давай сделаем так: ты полежишь тут, отдохнешь, наберешься сил. А вечером я вернусь, и мы посмотрим, что делать дальше.
Гин кивает, трется щекой о ладонь капитана, когда тот гладит его, как котенка; и сворачивается под одеялом, вдыхая запах чистого белья и, едва различимый, Киры. А поспать и правда неплохо... да, очень-очень неплохо...
Гин закрывает глаза и почти сразу засыпает под ласковый шепот дождя.
URL комментария- Почему ты с-с-скрываеш-шь с-с-свою с-с-силу?- шипит огромная белая змея, и ее кольца беспокойно ходят вокруг съежившегося на полу мальчишки. - Ты пос-с-следний офицер, а можеш-ш-шь с-с-стать первым, ес-сли только захочеш-ш-шь.
Она обращается с ним как с неразумным детенышем - да он такой и есть. Сильный, но глупый. Маленький. Ее змееныш, которого люди по близорукости считают одним из своего племени.
Но он не такой... нет.
Он - ее гордость. Ее отрада.
Он - ее хозяин.
- Ес-с-сли тебе не хочетс-ся на его мес-с-сто, то с-с-стань лейтенантом. - Раздвоенный язык касается впалой щеки, и мальчишка сердито мотает головой.
- Я уже говорил. Я должен быть слабым, чтобы он мне поверил. Отстань, - худая детская ладошка отстраняет змеиную морду, и мальчишка укладывается головой на теплых шершавых кольцах.
Сарай, в котором они спрятались от ливня, больше похож на навес. От холодных капель не спасают ни три тонких стены, ни соломенная крыша – дождь, как будто нарочно, льет не прямо, а как-то наискосок... или это ветер задувает колючие струи внутрь? Ливень шумит по тонкой крыше, будто вот-вот ее проломит, прокладывая путь к скорчившемуся на холодном земляном полу мальчишке.
В темноте толстые белые кольца тускло мерцают, сжимаясь плотнее, согревая. Для него она всегда теплая, что бы там про змей ни говорили. Он обнимает ее тощими руками - и это тоже своего рода благодарность. По крайней мере, ей этого достаточно.
- Больно, - тихонько выдыхает мальчишка. Не жалуясь - скорее чтобы не молчать. Отнимает руку от живота, разглядывая почти черные в неярком свете кровавые разводы. Прижимает ее обратно, надавливает - так ему легче. Тяжело не столько терпеть, сколько сдерживать переполняющую тело рейацу, жаждущую влиться в безобразную длинную рану, протянувшуюся от правого соска до тазовой кости, залечивая, заглаживая - у последнего офицера третьего отряда не может быть регенерации такого уровня. Иначе зачем было все утро доставать четвертого офицера? Дразнить, пока он не схватится за меч - и уклониться от удара лишь настолько, насколько это нужно, чтобы лезвие не задело органы.
Все - чтобы обратить на себя внимание капитана.
- Идут! - мальчишка и змея синхронно оборачиваются на звук шагов.
- Прячься, Шинсо! - командует хозяин, и зампакто с тихим шипением скрывается в ножнах. Ее бы воля... а, чего там.
- Гин! - капитан впереди. На лице нешуточное беспокойство.
- Кира-тайчо... - мальчишка добавляет в голос дрожи и натягивает на лицо неуверенную улыбку.
Капитан приподнимает его за плечи, отнимает руки от живота, разглядывая рану. Хмурит светлые брови.
- Нужно в четвертый...
- Нет! Пожалуйста! - окровавленные пальцы Гина смыкаются на тонком изящном запястье Киры.
"Не для того я все это терпел, капитан", - думает мальчишка, украдкой поглаживая теплую - но совсем другим, не как у Шинсо, теплом теплую - кожу. В свое первое и последнее посещение санчасти он без особых усилий сделал так, чтобы его там не хотели не только лечить - видеть.
А потом - чтобы об этом узнал капитан.
- Ну, хорошо... - вздыхает Кира и осторожно берет мальчишку на руки, в который раз поражаясь, как мало тот весит. Ей-ками, котенок. И постоянно с ним что-то приключается...
- Горюшко ты мое, Гин, - тихо шепчет капитан, качая головой.
А мальчишка улыбается, спрятав лицо в складках хаори. Ему сейчас хорошо, как никогда.
Его ожидаемо приносят в капитанские покои и укладывают на капитанский футон. Самое время поежиться, подрожать...
- Да ты весь промок! - спохватывается Кира, и уже буквально через минуту мальчишка кутается в его юкату. Большую - встань, будет по полу волочиться. Широкую - два Гина туда легко завернутся. С длинными рукавами - вечно мёрзнущим пальцам хорошо... А Гину хорошо вдвойне.
- Из меня неважный лекарь, - бормочет Кира, разминая пальцы.
- Мой капитан - самый лучший лекарь, я знаю, - упрямо мотает головой мальчишка. И уже открыто улыбается, мол, я только вам доверяю, Кира-тайчо.
Кира-тайчо едва заметно краснеет, и осторожно проводит ладонью над раной, почти касаясь безобразных краев. Капитанская рейацу выплескивается из тонких пальцев, и рейацу Гина с готовностью движется ей навстречу - как будто только того и ждала. "Ну, уж не-е-ет", - мальчишка вздрагивает, сдерживая собственную силу, противясь слишком скорому заживлению раны. На лбу выступает пот - от усилия.
- Больно? - прохладная ладонь капитана поглаживает по взмокшим волосам. Гин кивает.
- Боюсь, что останется шрам, - Кира оглядывает багровый рубец. - Я не знаю, что еще сделать.
- Знаете, тайчо, - едва слышно шепчет Гин. И ему почти не нужно притворяться - фокусы с рейацу вымотали его, как вымотала бы настоящего последнего офицера настоящая рана через весь живот.
Тогда Кира нагибается и осторожно касается губами неестественно белой кожи рядом с рубцом. Мальчишка выдыхает сквозь зубы, сдерживая теперь еще и собственное тело - чтобы не подавалось навстречу, не прогибалось в пояснице.
А Кире жаль бедного ребенка, и он изо всех сил старается хоть как-то ему помочь. Гин рассказал ему, что в той, другой жизни мама целовала его, если что-то болелоБ - и боль проходила. И вот по странному капризу богов, сейчас ему тоже становится лучше, когда Кира его целует.
Так говорит Гин.
И капитан ему верит.
Верит - и целует.
И это не такая уж ложь: с одной стороны, Гину и правда становится лучше от легких теплых прикосновений. От невесомых поцелуев, от ласковых поглаживаний. Ведь он того и добивался и сейчас может потихоньку расслабиться, отпуская рейацу по чуть-чуть, чтобы шрам медленно затягивался, рассасывался, пропадал. Но с другой стороны... с другой стороны, мальчишке все хуже и хуже, потому что сдерживаться трудно, ой, как трудно. И когда губы капитана случайно задевают твердеющий розовый сосок, Гин тихо, но вполне отчетливо стонет.
Капитан настороженно поднимает голову, вглядываясь в лицо мальчишки ясными синими глазами.
- Больно, - шепчет тот, улыбаясь подрагивающими губами. И капитан успокаивается, шепчет извинения за свою неловкость и ласково дует на кожу. А Гин дрожит мелкой сладкой дрожью и забывает себя от желания обнять капитана, запустить пальцы в золотые волосы, растрепать прическу, притянуть к своим губам, чтобы поцеловать. И наслаждаться теплой тяжестью мужского тела... нет, Киры-тайчо... Изуру...
- Гин? - капитан чувствует дрожь, слышит тяжелое прерывистое дыхание. Он приподнимается, касается губами лба мальчишки и качает головой: - У тебя, кажется, жар. Это бывает... Ничего страшного. Давай сделаем так: ты полежишь тут, отдохнешь, наберешься сил. А вечером я вернусь, и мы посмотрим, что делать дальше.
Гин кивает, трется щекой о ладонь капитана, когда тот гладит его, как котенка; и сворачивается под одеялом, вдыхая запах чистого белья и, едва различимый, Киры. А поспать и правда неплохо... да, очень-очень неплохо...
Гин закрывает глаза и почти сразу засыпает под ласковый шепот дождя.
Пишет Гость:
22.06.2010 в 18:49
А когда возвращается капитан - поздно, в темные летние сумерки - Гина и впрямь колотит, и жар у него самый что ни на есть настоящий.
- И куда тебя такого девать? - вздыхает Кира, поглаживая непутевого мальчишку по мягким растрепанным волосам.
- Никуда, - Гин целует его ладонь и сверкает счастливыми глазами.
- У меня даже второго футона нет.
- Я могу спать на полу.
- Ну, уж нет!
Капитан фыркает и поднимается на ноги. Потягивается устало, не замечая жадного взгляда.
- Лампу зажечь?
- Не надо, тайчо.
- Хорошо.
В густых синих сумерках - ей-ками, их можно черпать миской - Кира снимает форму и достает из шкафа юкату. Его кожа кажется почти белой (хотя на самом деле, она скорее золотистая), и в темноте стройный силуэт легко различим. Слишком легко...
Гин сглатывает, не в силах отвести глаз от длинных сильных ног. Он знает, что на изящность покупаться, значит, быть полным дураком: тайчо этими ногами запросто свернет шею любому здоровяку. И оттого он кажется мальчишке еще притягательнее.
- Давай спать, - Кира ложится под одеяло, улыбается нагретому футону - и у Гина от этой улыбки внутри все переворачивается.
- А шрама больше нет! - он распахивает юкату, как будто чтобы похвастать.
- Хорошо, - ласково улыбается капитан, осторожно касаясь чистой кожи кончиками пальцев. И мальчишка не выдерживает - прижимается, забираясь под руку, обнимая, опутывая ногами.
- Что ты? - растерянно хлопает глазами Кира.
- Холодно, - бессовестно врет Гин и трется носом о его кожу в вырезе юкаты.
- Ты весь дрожишь, бедный... - капитан сочувственно целует серебристую макушку, поглаживая выступающие позвонки на тощей гиновой спине и натягивая на острые плечи одеяло. - Не болей больше.
- Не буду, - обещает мальчишка, мечтающий никогда не выздоравливать, если это позволит ему спать с Кирой.
- Он с-с-слабее нас-с-с, - Шинсо появляется сразу, как только капитан засыпает.
- Я знаю. - Гин откидывает одеяло и забирается пальцами под юкату Киры, поглаживая его бедро. - Смотри, какой он красивый.
Змея окидывает взглядом вытянувшегося на боку мужчину и снова кладет голову на плечо детеныша.
- Убей его, с-с-стань капитаном. Это так прос-с-сто.
- Не хочу.
- Чего же ты хочеш-ш-шь? - в шипении проскальзывает удивление.
- Чтобы он меня любил.
- Любил?
- Чтобы он думал только обо мне. Чтобы он хотел меня греть, как греешь ты. Чтобы он касался меня здесь, - Гин показывает змее на свои губы, - и здесь, - а потом на пах. - И чтобы больше никого там не касался.
- Зачем? - растерянно спрашивает змея. Касается ноги Киры хвостом, но ничего не чувствует... кроме некоторого омерзения. Какие же люди все-таки нелепые. Ее змееныш похож на них, это правда. Но он не такой - она точно знает.
- Не знаю. Хочу, - пальцы Гина поглаживают крепко спящего капитана совсем откровенно, заставляя тело откликаться.
- Ты видела еще у кого-то такие светлые волосы тут? - восхищенно выдыхает мальчик, перебирая золотистые завитки.
Шинсо качает мордой и думает, что ее детенышу еще расти и расти.
А маленькая ладошка, осмелев, смыкается, поглаживает вверх-вниз, отчего Кира тихо стонет и беспокойно двигается.
- Уйди, - шикает Гин на зампакто. - Твоя рейацу на него давит.
И Шинсо послушно растворяется в ночном воздухе, появляясь на подставке, рядом с молчаливым Вабиске.
А ее детеныш, ее хозяин переводит взгляд на приоткрытые губы капитана, которые так и просят, чтобы их поцеловали. И Гин тянется к этим губам, зажмуривается и уже чувствует на своих губах дыхание Киры...
- Гин? - тихий сонный голос и взгляд глаза в глаза. - Что ты делаешь?
- Мне показалось, вы произнесли мое имя во сне, тайчо, - не моргнув, отвечает мальчишка, радуясь, что успел убрать руку.
- П-правда? - Кира вдруг заливается краской - наверное, почувствовал, чем именно прижимается сейчас к ноге своего офицера. Ребенка, между прочим.
- Я вам снился, тайчо? - наивно хлопает ресницами Гин.
- Н-не знаю... Спи, - бросает капитан и резко поворачивается к мальчишке спиной.
Но когда он вновь засыпает, тонкие руки обнимают его поперек талии и маленькая ладошка, забравшись под юкату, устраивается на его теплом животе.
URL комментария- И куда тебя такого девать? - вздыхает Кира, поглаживая непутевого мальчишку по мягким растрепанным волосам.
- Никуда, - Гин целует его ладонь и сверкает счастливыми глазами.
- У меня даже второго футона нет.
- Я могу спать на полу.
- Ну, уж нет!
Капитан фыркает и поднимается на ноги. Потягивается устало, не замечая жадного взгляда.
- Лампу зажечь?
- Не надо, тайчо.
- Хорошо.
В густых синих сумерках - ей-ками, их можно черпать миской - Кира снимает форму и достает из шкафа юкату. Его кожа кажется почти белой (хотя на самом деле, она скорее золотистая), и в темноте стройный силуэт легко различим. Слишком легко...
Гин сглатывает, не в силах отвести глаз от длинных сильных ног. Он знает, что на изящность покупаться, значит, быть полным дураком: тайчо этими ногами запросто свернет шею любому здоровяку. И оттого он кажется мальчишке еще притягательнее.
- Давай спать, - Кира ложится под одеяло, улыбается нагретому футону - и у Гина от этой улыбки внутри все переворачивается.
- А шрама больше нет! - он распахивает юкату, как будто чтобы похвастать.
- Хорошо, - ласково улыбается капитан, осторожно касаясь чистой кожи кончиками пальцев. И мальчишка не выдерживает - прижимается, забираясь под руку, обнимая, опутывая ногами.
- Что ты? - растерянно хлопает глазами Кира.
- Холодно, - бессовестно врет Гин и трется носом о его кожу в вырезе юкаты.
- Ты весь дрожишь, бедный... - капитан сочувственно целует серебристую макушку, поглаживая выступающие позвонки на тощей гиновой спине и натягивая на острые плечи одеяло. - Не болей больше.
- Не буду, - обещает мальчишка, мечтающий никогда не выздоравливать, если это позволит ему спать с Кирой.
- Он с-с-слабее нас-с-с, - Шинсо появляется сразу, как только капитан засыпает.
- Я знаю. - Гин откидывает одеяло и забирается пальцами под юкату Киры, поглаживая его бедро. - Смотри, какой он красивый.
Змея окидывает взглядом вытянувшегося на боку мужчину и снова кладет голову на плечо детеныша.
- Убей его, с-с-стань капитаном. Это так прос-с-сто.
- Не хочу.
- Чего же ты хочеш-ш-шь? - в шипении проскальзывает удивление.
- Чтобы он меня любил.
- Любил?
- Чтобы он думал только обо мне. Чтобы он хотел меня греть, как греешь ты. Чтобы он касался меня здесь, - Гин показывает змее на свои губы, - и здесь, - а потом на пах. - И чтобы больше никого там не касался.
- Зачем? - растерянно спрашивает змея. Касается ноги Киры хвостом, но ничего не чувствует... кроме некоторого омерзения. Какие же люди все-таки нелепые. Ее змееныш похож на них, это правда. Но он не такой - она точно знает.
- Не знаю. Хочу, - пальцы Гина поглаживают крепко спящего капитана совсем откровенно, заставляя тело откликаться.
- Ты видела еще у кого-то такие светлые волосы тут? - восхищенно выдыхает мальчик, перебирая золотистые завитки.
Шинсо качает мордой и думает, что ее детенышу еще расти и расти.
А маленькая ладошка, осмелев, смыкается, поглаживает вверх-вниз, отчего Кира тихо стонет и беспокойно двигается.
- Уйди, - шикает Гин на зампакто. - Твоя рейацу на него давит.
И Шинсо послушно растворяется в ночном воздухе, появляясь на подставке, рядом с молчаливым Вабиске.
А ее детеныш, ее хозяин переводит взгляд на приоткрытые губы капитана, которые так и просят, чтобы их поцеловали. И Гин тянется к этим губам, зажмуривается и уже чувствует на своих губах дыхание Киры...
- Гин? - тихий сонный голос и взгляд глаза в глаза. - Что ты делаешь?
- Мне показалось, вы произнесли мое имя во сне, тайчо, - не моргнув, отвечает мальчишка, радуясь, что успел убрать руку.
- П-правда? - Кира вдруг заливается краской - наверное, почувствовал, чем именно прижимается сейчас к ноге своего офицера. Ребенка, между прочим.
- Я вам снился, тайчо? - наивно хлопает ресницами Гин.
- Н-не знаю... Спи, - бросает капитан и резко поворачивается к мальчишке спиной.
Но когда он вновь засыпает, тонкие руки обнимают его поперек талии и маленькая ладошка, забравшись под юкату, устраивается на его теплом животе.