15.07.2010 в 23:12
Пишет пис_ака:С листа. Нифига не творчество, только терапия
читать дальше- Вот и все, - голос Айзена Соуске был на удивление тих. А глаза его были такими уставшими, что, кажется, если бы кто-то сейчас увидел новоиспеченного микадо, то никогда бы не поверил в его победу.
К счастью, его никто и не видел. Кроме Гина, но... это не в счет, не так ли?
Кроме Гина и...
- Айзен!!!
Это было похоже на молнию. Солнце, скрытое за плотной пеленой облаков, вдруг неестественно ярко вспыхнуло на обнаженном клинке. Месть во плоти.
- Стой! Идиот! - Ичимару кричит, как давно уже не кричал... да и не было раньше в том нужды. Но ни крик, ни Шинсо не могут удержать.
Гин сам падает на землю, прижимая руку к рассеченному не иначе как чудом боку. Будь декорации другими, он бы искренне порадовался, что его смогли задеть...
Но не сейчас.
Ичимару мог бы крикнуть еще раз. Мог бы сорвать горло, но... времени нет. И смысла нет.
Айзен оборачивается нарочито неспешно (или это шутки со временем? В бою так бывает... вот, оказывается, в чужом бою так бывает тоже). Хотя какой это бой.
Какой это бой, если Владыка просто взмахивает рукой, и мальчишку опрокидывает назад, отшвыривает - словно сильным ветром.
Прямо в руки Ичимару.
- Вот теперь действительно все, - чуть громче повторяет Айзен и улыбается, глядя в белое-белое небо.
И оттуда вдруг начинают падать мягкие белые снежинки. Крупные и очень холодные. Как в сказке.
На дворе стоял июль.
- Я тебя так ничему и не научил, - шепчет Ичимару, размазывая кровь по белым щекам. Размазывая кровь по светлым волосам. Размазывая кровь... свою кровь.
- Идем? - мягко зовет микадо.
- Хай, Айзен... сама, - с дрожащих губ соскальзывает лисья улыбка, но Ичимару за разом раз надевает ее обратно. Поднимается на ноги и идет за своим Владыкой шаг в шаг, бережно прижимая к груди бывшего лейтенанта.
...императорский дворец очень велик.
Это, если быть точным, не дом, а комплекс. Маленький городок.
У левого министра целый особняк.
Говорят, в его комнатах можно заблудиться, затеряться средь ширм, перегородок, шторок, коридоров и переходов...
Говорят, в нем хороша лишь одна комната - самая большая, самая пышная. Говорят, она украшена богаче покоев микадо. Говорят, в ней есть все, чего можно желать на этом свете.
Увы, узнать точно не представляется возможным: у левого министра не бывает гостей, а слуги слишком ценят собственные жизни.
Все, что можно увидеть при достаточном сумасбродстве - так это сад.
Если забраться на высокий забор (многие удивляются, от кого прячется министр), то перед вашими глазами раскинется сад такой красоты, какую не встретить во всем дворце. Кажется, он в цвету всегда. Там журчат ручьи и плавают в прудах степенные карпы, каждый размером со взрослую кошку. Летом ветви деревьев ломятся от плодов: яблони, сливы, вишни... только хурмы там нет - не сажают.
А иногда, обычно рано утром или же поздно вечером, можно разглядеть, как по саду гуляет необыкновенной красоты юноша, наряженный будто кукла. Только если посмотреть на его лицо - становится страшно. Будто он не видит ни цветов, ни деревьев. Не ощущает мягкой травы под ногами (а он иногда гуляет по ней босиком), не ощущает поцелуев ветра на своих щеках. Будто он спит и не может проснуться.
Куда бы он ни пошел, за ним всегда следует слуга - юношу нельзя оставлять одного.
Только когда министр навещает его, их оставляют. Никто не смеет показаться на глаза Ичимару в эти часы.
Он расчесывает прекрасные, словно золотой поток, волосы юноши самыми дорогими гребнями. От луны к луне эти волосы все длиннее и краше, но юноша этого не замечает. Иногда Гину кажется, что он не замечает и его. И самому бесстрашному капитану бывшего Готея жутко, лишь стоит подумать, что это, скорее всего, правда.
Жутко.
Да, верно.
Ему жутко и противно оттого, что он целует холодные, никогда не отвечающие губы. Ласкает не отзывающееся тело. Бесчисленное множество раз берет его - и не видит в блеклых, выцветших глазах и искры понимания.
Жутко и противно, потому что он не может не делать этого. Не может без него. Без его тепла - тех крох, что остались.
Никто не смеет приближаться к покоям юноши, когда министр ночует там, потому что Ичимару не может допустить, чтобы кто-то видел, как он, сжавшись в жалкий клубок боли, рыдает, касаясь лбом до сих пор нежно-золотистой кожи, и повторяет только одно:
- Ответь... ответь мне... пожалуйста... Изуру... Ответь мне!
Кажется, дрогнуло бы и каменное сердце. Но сердце того, к кому взывает министр, не может ответить - оно мертво.
Лишь однажды Ичимару просыпается под утро от яростных раскатов грома. Так ему кажется, а на самом деле - это он понимает миг спустя, - от безумно-счастливого громкого хохота.
Волосы на затылке становятся дыбом и от необъяснимого страха нельзя пошевелить и пальцем. Только смотреть, как трясутся от ненормального смеха обнаженные плечи на фоне ослепляющих вспышек молний.
Кое-как Гин заставляет себя подойти... да что там! Подползти. Касается этого самого плеча трясущимися пальцами - но Кира (и это он. Это действительно он, этот яростный блеск глаз - его) оборачивается и шипит:
- Не тронь.
А в следующий момент срывается и как был (без одежды и обуви) несется в сад, где бушует гроза и ливень колотит по почерневшей траве.
Там его догоняет Ичимару - впрочем, Кира больше не убегает. Он лежит, как упал, навзничь, скребет побелевшими пальцами землю, и сквозь рыдания Гин различает имена Абарая, Хинамори, Хисаги, Мацумото... всех тех, кого больше нет. Нет только затем, чтобы был микадо.
Наутро все как всегда, и бесцветные глаза не откликаются на попытки Гина облачить юношу в его богатые одежды. С ним снова можно делать все, что только угодно.
- Почему ты его не убьешь? - тихо спрашивает Айзен, прислонившись плечом к косяку.
- Думаю, вы знаете ответ, Айзен-сама, - Ичимару и виду не подает, а пальцы сами тянутся от гребня к Шинсо. Хотя и гребнем можно... было бы желание.
- Сердце обливается кровью, когда я на него смотрю, - качает головой микадо. Будто у него и впрямь есть это самое сердце. - Ты мучаешь его. Если ты его любишь...
- Потому и не могу. Даже такой он лучше, чем никакой. - Ичимару оборачивается к Владыке и ухмыляется в излюбленной манере: - Я ведь просто-напросто большой эгоист, А-айзен-сама. Или вы забыли?
- Теперь помню, - улыбается микадо.
За нее, за эту улыбку, Гин никогда его не простит. Хотя никогда и не предаст.
Теперь уже незачем предавать.
URL записичитать дальше- Вот и все, - голос Айзена Соуске был на удивление тих. А глаза его были такими уставшими, что, кажется, если бы кто-то сейчас увидел новоиспеченного микадо, то никогда бы не поверил в его победу.
К счастью, его никто и не видел. Кроме Гина, но... это не в счет, не так ли?
Кроме Гина и...
- Айзен!!!
Это было похоже на молнию. Солнце, скрытое за плотной пеленой облаков, вдруг неестественно ярко вспыхнуло на обнаженном клинке. Месть во плоти.
- Стой! Идиот! - Ичимару кричит, как давно уже не кричал... да и не было раньше в том нужды. Но ни крик, ни Шинсо не могут удержать.
Гин сам падает на землю, прижимая руку к рассеченному не иначе как чудом боку. Будь декорации другими, он бы искренне порадовался, что его смогли задеть...
Но не сейчас.
Ичимару мог бы крикнуть еще раз. Мог бы сорвать горло, но... времени нет. И смысла нет.
Айзен оборачивается нарочито неспешно (или это шутки со временем? В бою так бывает... вот, оказывается, в чужом бою так бывает тоже). Хотя какой это бой.
Какой это бой, если Владыка просто взмахивает рукой, и мальчишку опрокидывает назад, отшвыривает - словно сильным ветром.
Прямо в руки Ичимару.
- Вот теперь действительно все, - чуть громче повторяет Айзен и улыбается, глядя в белое-белое небо.
И оттуда вдруг начинают падать мягкие белые снежинки. Крупные и очень холодные. Как в сказке.
На дворе стоял июль.
- Я тебя так ничему и не научил, - шепчет Ичимару, размазывая кровь по белым щекам. Размазывая кровь по светлым волосам. Размазывая кровь... свою кровь.
- Идем? - мягко зовет микадо.
- Хай, Айзен... сама, - с дрожащих губ соскальзывает лисья улыбка, но Ичимару за разом раз надевает ее обратно. Поднимается на ноги и идет за своим Владыкой шаг в шаг, бережно прижимая к груди бывшего лейтенанта.
...императорский дворец очень велик.
Это, если быть точным, не дом, а комплекс. Маленький городок.
У левого министра целый особняк.
Говорят, в его комнатах можно заблудиться, затеряться средь ширм, перегородок, шторок, коридоров и переходов...
Говорят, в нем хороша лишь одна комната - самая большая, самая пышная. Говорят, она украшена богаче покоев микадо. Говорят, в ней есть все, чего можно желать на этом свете.
Увы, узнать точно не представляется возможным: у левого министра не бывает гостей, а слуги слишком ценят собственные жизни.
Все, что можно увидеть при достаточном сумасбродстве - так это сад.
Если забраться на высокий забор (многие удивляются, от кого прячется министр), то перед вашими глазами раскинется сад такой красоты, какую не встретить во всем дворце. Кажется, он в цвету всегда. Там журчат ручьи и плавают в прудах степенные карпы, каждый размером со взрослую кошку. Летом ветви деревьев ломятся от плодов: яблони, сливы, вишни... только хурмы там нет - не сажают.
А иногда, обычно рано утром или же поздно вечером, можно разглядеть, как по саду гуляет необыкновенной красоты юноша, наряженный будто кукла. Только если посмотреть на его лицо - становится страшно. Будто он не видит ни цветов, ни деревьев. Не ощущает мягкой травы под ногами (а он иногда гуляет по ней босиком), не ощущает поцелуев ветра на своих щеках. Будто он спит и не может проснуться.
Куда бы он ни пошел, за ним всегда следует слуга - юношу нельзя оставлять одного.
Только когда министр навещает его, их оставляют. Никто не смеет показаться на глаза Ичимару в эти часы.
Он расчесывает прекрасные, словно золотой поток, волосы юноши самыми дорогими гребнями. От луны к луне эти волосы все длиннее и краше, но юноша этого не замечает. Иногда Гину кажется, что он не замечает и его. И самому бесстрашному капитану бывшего Готея жутко, лишь стоит подумать, что это, скорее всего, правда.
Жутко.
Да, верно.
Ему жутко и противно оттого, что он целует холодные, никогда не отвечающие губы. Ласкает не отзывающееся тело. Бесчисленное множество раз берет его - и не видит в блеклых, выцветших глазах и искры понимания.
Жутко и противно, потому что он не может не делать этого. Не может без него. Без его тепла - тех крох, что остались.
Никто не смеет приближаться к покоям юноши, когда министр ночует там, потому что Ичимару не может допустить, чтобы кто-то видел, как он, сжавшись в жалкий клубок боли, рыдает, касаясь лбом до сих пор нежно-золотистой кожи, и повторяет только одно:
- Ответь... ответь мне... пожалуйста... Изуру... Ответь мне!
Кажется, дрогнуло бы и каменное сердце. Но сердце того, к кому взывает министр, не может ответить - оно мертво.
Лишь однажды Ичимару просыпается под утро от яростных раскатов грома. Так ему кажется, а на самом деле - это он понимает миг спустя, - от безумно-счастливого громкого хохота.
Волосы на затылке становятся дыбом и от необъяснимого страха нельзя пошевелить и пальцем. Только смотреть, как трясутся от ненормального смеха обнаженные плечи на фоне ослепляющих вспышек молний.
Кое-как Гин заставляет себя подойти... да что там! Подползти. Касается этого самого плеча трясущимися пальцами - но Кира (и это он. Это действительно он, этот яростный блеск глаз - его) оборачивается и шипит:
- Не тронь.
А в следующий момент срывается и как был (без одежды и обуви) несется в сад, где бушует гроза и ливень колотит по почерневшей траве.
Там его догоняет Ичимару - впрочем, Кира больше не убегает. Он лежит, как упал, навзничь, скребет побелевшими пальцами землю, и сквозь рыдания Гин различает имена Абарая, Хинамори, Хисаги, Мацумото... всех тех, кого больше нет. Нет только затем, чтобы был микадо.
Наутро все как всегда, и бесцветные глаза не откликаются на попытки Гина облачить юношу в его богатые одежды. С ним снова можно делать все, что только угодно.
- Почему ты его не убьешь? - тихо спрашивает Айзен, прислонившись плечом к косяку.
- Думаю, вы знаете ответ, Айзен-сама, - Ичимару и виду не подает, а пальцы сами тянутся от гребня к Шинсо. Хотя и гребнем можно... было бы желание.
- Сердце обливается кровью, когда я на него смотрю, - качает головой микадо. Будто у него и впрямь есть это самое сердце. - Ты мучаешь его. Если ты его любишь...
- Потому и не могу. Даже такой он лучше, чем никакой. - Ичимару оборачивается к Владыке и ухмыляется в излюбленной манере: - Я ведь просто-напросто большой эгоист, А-айзен-сама. Или вы забыли?
- Теперь помню, - улыбается микадо.
За нее, за эту улыбку, Гин никогда его не простит. Хотя никогда и не предаст.
Теперь уже незачем предавать.