18.05.2017 в 23:07
PS-30 Кьераку|(/)Укитаке. Пускать фонарики по воде в память о мертвых. "Мы дебютируем до самой смерти, да и смерть — тоже дебют. "URL комментария
727 слов
читать дальшеБон — хорошее время. При свете его бесчисленных тёплых огней плюсы обретают подходящий настрой, и даже привязанные к земле делаются сговорчивей.
Для молодых богов смерти это время учиться не только сражениям и кидо.
Бон — тревожное время. Ткань мироздания истончается, и мерцающий свет освобождающихся душ влечёт к себе Пустых.
Это время чтобы быть настороже.
Не всегда всё идёт, как задумано.
— Так себе дебют в качестве хранителей равновесия у ребят вышел, — Шунсуй сдвигает шляпу ниже на глаза. — Только и успели, что это.
Несправедливо.
Над рекою слабый ветер да звёзды, а сама река так полна светом, что напоминает далёкие потоки в Сообществе Душ.
Бой окончен. Нет нынче времени и настроения для Даймондзи и нарушения правил, но Кьераку стоит неподвижно и терпеливо ждёт.
Фонарики один за другим соскальзывают в воду с ладоней Джууширо, их свет отражается в его глазах. Он всегда помнит всех, спроси — наверняка ответит, сколько их было сегодня, может, и по именам назовёт.
Никак привычек старосты не бросит.
Только отпустив последний фонарик, Джууширо прерывает своё молчание.
— Мы дебютируем до самой смерти, Шун-кун. Да и смерть — тоже дебют. Просто первый шаг, для всех.
«Просто первый шаг».
Не что-то, что надо считать неудачей или виной ушедших, — понимает Шунсуй.
Джууширо глядит в темноту, испещрённую огоньками. Что он там видит, Шунсую вдруг почему-то не хочется знать.
***
Август. Время звездопадов и, как верят, странствий между мирами. Может, и не зря верят. Не угадаешь, на каком находишься свете — из всех праздников Генсея Бон, кажется, вернее всего стирает границы.
Время молодым учиться. Время быть настороже.
Время вспоминать мёртвых.
«Первый шаг, Джуу-чан?».
Такая жалость — опять не до этого города с его огненным праздником. Строго говоря, сотайчо Кьераку здесь вообще быть не должно, но хоть эту традицию нельзя нарушать.
Ещё немного. Отпущенные фонарики, мягко мерцая, уже догнали общий поток, но Шунсуй всё стоит на берегу. Ночь полна духов, и сегодня опасности не чувствуется.
Он стоит здесь один, и фонариков уже совсем не видно.
Несправедливо всё-таки.
«Да и смерть — тоже дебют»
— Да-да, я помню, — Шунсуй соглашается вслух и, наконец, делает шаг. Он дойдёт только вон до того моста и закончит с этим. Тёплый ветер теребит волосы.
Мост всё-таки слишком близко.
Река полна огней и неотделима от неба.
— Хороший вечер, — взъерошенный юноша у перил кажется слишком незаметным для всей этой картины. — Хотел бы я это написать.
Шунсуй занимается мелким жульничеством. Он останавливается, опирается о перила, не глядя на соседа, и отзывается, словно они так стояли весь вечер:
— Напишете. Неплохое будет начало, нэ?
Студент какой-нибудь.
Юноша тихо смеётся:
— Ну, вообще-то, я хотел сделать Бон темой своей второй выставки.
— Вот как, — Шунсуй всё-таки смотрит, хочет уточнить и вдруг понимает, что упустил важную вещь.
Цепь судьбы длинная, почти касается воды, но сомнений нет.
—Яре-яре, совсем никуда не гожусь, — фыркает он себе под нос. Странное чувство. Неправильное.
Юноша всё ещё смотрит на огни. Он даже сейчас по-прежнему удивительно незаметен для этой ночи. Он как будто часть всего этого. Естественная — понимает Шунсуй. С духами, привязанными к людям и местам, терзаемыми несбывшимися желаниями, обычно не так. Да этот парень и не привязан.
Неясный зуд пробегает по позвоночнику, отдаётся в груди.
— Давно ли была первая? — вежливо спрашивает Шунсуй, пытаясь понять, ухватить за хвост причину этого зуда.
— В декабре, — откликается собеседник.
Он говорит о снеге и свете, о ветре. Обо всём, что видел, хотя и не так хорошо, как хотелось
А полгода назад он умер. Это звучит в его речи так же простодушно, как слово «конец» в детской сказке.
Зуд дымом скребётся в горле, поднимается до макушки, превращаясь во что-то тревожно-определённое.
Упрямый парень.
— И всё ради огней? — Шунсуй улыбается, но улыбка получается печальной.
— Я тоже так подумал, — юноша впервые смотрит на него. Старенькие очки, подмотанные верёвочкой, от движения соскальзывают вниз, — …ой! Я подумал: может, в этом всё дело? Я должен это увидеть и тогда, ну… что-то произойдёт. Я уйду.
Шунсуй вздыхает Ох уж эти поверья. Самое смешное — не относись парень к смерти и поверьям с такой простодушной прямой серьёзностью, он, может, действительно стал бы привязанным или чем ещё похуже. Но он не боится.
— Почему, — спрашивает Шунсй вслух.
Ему любопытно. И ещё тревожно. Это чувство, в которое превратился зуд…
— Было обидно, — юноша моргает. — Но после смерти, оказывается, и правда что-то есть. Я хочу понять, что именно.
«Да и…»
— Смерть — тоже дебют, — он ерошит волосы. Кажется, это привычка. — Может, у меня вышло не очень.
— Я так не думаю, — Шунсуй делает шаг вперёд. Это чувство, которым стал зуд. Это —
Узнавание
Рукоять занпакто легко касается лба между прядями тёмной чёлки.
«Здравствуй, Джуу-тян».