Пишет
Т20-83. Роуз. "В этом сильном звучанье пробуждается нежность"
681 слово рассуждений о тонких материях, среди которых нечаянно затесался очень условно пейринг Шинджи/Роуз. Автор очень, очень извиняется. Стихи курсивом принадлежат соответственно Дануте Сидерос (lllytnik), Николаю Гумилеву, Олегу Ладышенскому (ладыженскому, надо полагать. - лис) и Ф.Л.Лорке. читать дальше
Все началось с флейты.
Увольнительная, дружеская пирушка, колобродить всей честной компанией по веселому кварталу... Роуз, который тогда еще отзывался на "Оторибаши-кун" и "эй ты, как тебя там", в какой-то момент от честной компании оторвался и битый час простоял на углу, слушая бродячий оркестрик. Там были барабаны, и колокольцы, и цитра-кото, но его покорила флейта - только ее он и слушал. И потом всю ночь во сне играл на ней - или это она играла на нем, пела и плакала тоненько, говорила на неведомом языке, и было это прекрасно, но невозможно утомительно. Когда утром он, счастливый и невыспавшийся, подошел к стойке для оружия, клинок был теплым.
Живым теплом.
Вот так все и началось.
Роуз, который - в какой-то момент - стал Роузом, принялся собирать мелодии везде и отовсюду, как дети собирают цветные камушки. Оркестры на праздниках, песни слепых годзе* на всеми богами забытых улочках, пластинки Шинджи, который - в какой-то момент - стал Хирако-тайчо... Во снах музыка возвращалась сторицей и говорила все отчетливей. И - в какой-то момент - зазвучала мелодиями, которых Роуз нигде, никак не мог слышать или, если уж на то пошло, сочинить, или хоть вообразить инструменты, которым могли принадлежать эти невероятные голоса. Именно такой голос, для которого у него не было ни имени, ни представления, однажды пропел-пророкотал-прорычал "Кин-шарр-рра".
И это тоже было началом.
Позже Роуз пришел к выводу, что у мелодий тоже есть души, но им, в отличие от людей, не нужно умирать для того, чтобы он, шинигами, мог с их душами встретиться – им достаточно только родиться, а дальше можно жить и петь в мире духов вечно, вне времени и границ, дожидаясь того, кто может их услышать. Роуз - в какой-то момент Оторибаши-тайчо - смог. Сумел. Может, просто повезло. Киншара склонялась к последней версии. И хихикала - звоном колокольцев. А в банкае пела голосом того инструмента, который когда-то подарил Роузу ее имя.
Имя самого инструмента оставалось загадкой. На Шинджиных пластинках он частенько звучал - или что-то очень похожее - но сам Шинджи на все вопросы только отмахивался, что название он знает, но в жизни не сумеет его выговорить, да и какая тебе разница, Роуз? Никакой, смеялся Роуз в ответ, но все равно жалко, хоть бы соврал что-нибудь, только ты ведь никогда не врешь, подлец...
А потом – в какой-то момент - они ввосьмером умерли. И это тоже стало началом, хоть и казалось чем-то совершенно противоположным.
Белая голодная тварь лишила его душу голоса. Иначе Роуз и не заметил бы ее присутствия, и твари это, наверное, было обидно. Ушла музыка, замолчала Киншара, не в силах даже плакать, и осталась только мутная сосущая пустота в груди – Пустота – которая не спешила заполняться даже после того, как тварь – в какой-то момент - покорилась. Может, виной всему были пространство и время, которые тут, в мире живых, оказались слишком материальными – мелодии живут далеко, не дотянуться… Существовать с тишиной внутри оказалось непривычно. И не очень-то хотелось.
Шинджи понимал лучше остальных. Про собственную тварь он никогда не говорил, но уплотнившееся пространство-время сыграло недобрую шутку и с ним – его любимый джаз изобретут только лет через пятнадцать-двадцать, и ему тоже поневоле пришлось привыкать к тишине внутри. Остальные же просто сказали: это пройдет. И Шинджи, который никогда не врал, повторил следом за ними – это пройдет.
И прошло. Роуз с упорством, которого сам от себя не ждал, начал собирать голоса мелодий заново – по крупицам. В какой-то момент даже пространство и время наконец начали играть на его стороне, принеся вновь ту музыку, для которой у него когда-то не нашлось ни имени, ни представления - только кусочек души, который ее принял. Гендель - где-то за кадром флейта тихий прохладный яд льет - Сарасате - на, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ - Сеговия - гитара, шалава, гетера, зачем ты ему отдалась? - Бетховен - в этом сильном звучанье пробуждается нежность... – тот самый Бетховен со своей Патетической сонатой до, чтоб ее, минор для фортепиано, в которой и теперь звучало имя его меча. Белая тварь внутри порой тихонько мурлыкала, подпевая понравившейся мелодии, Киншара бранилась сквозь смех и хохотала сквозь слезы, возмущенная таким соседством – эти двое определенно друг друга стоили. Во всяком случае, новые пьесы они теперь сочиняли только вдвоем.
И его душа пела на два голоса.
*годзе - сказительница