погладь автора, я сказаВ
к клубным историям безразличен, просто эта хорошо написана.
Пишет Гость:
24.06.2012 в 14:57
Warning! Авторская интерпретация характеров, и без того покоцанных АУшкой. Вы предупреждены.
Рейтинг весьма относительный.
читать дальшеСегодня привели новенькую. Явно ещё школьницу - личико бледное, полудетское, глаза невозможно огромные из-за наклеенных блёсток. В глазах - испуг. Прячет руки в карманах застиранных джинс, но оглядывается уже почти с любопытством.
Кире всё равно, почему бы и не приободрить человека.
- Не бойся, - говорит он монотонно, пока Джокер возится с его волосами. - Это как убивать: страшно только в первый раз.
Девочка хлопает глазищами и отступает к двери, Джокер за спиной заливается смехом.
- Кира как всегда! Котёныш, не слушай его. Вон на пуфик сядь, только парики сдвинь, я сейчас тобой займусь. Кира, ты, блин... захочешь рот раскрыть - возьми чего-нибудь и жуй!
Кира пожимает плечами. Жевать ему особо нечего. "Меньше выделываться перед клиентами надо", говорит мудрый Джокер, и Джокер, конечно, прав. Кто не прогибается, тот не ест... ай, больно. Садист Джокер, скрытый садист и гениальный парикмахер, мудрец и трансвестит, родная мать с саблезубыми расчёсками в руках... нет, вот сейчас точно целую прядь выдрал.
Девочка переминается с ноги на ногу - шестнадцатилетний ангел в драных балетках, Кира и думать не хочет, где её нашли.
- Не бойся, - повторяет он, игнорируя Джокера. - Пока ты в клубе, ты неприкосновенна. Запомни это, пожалуйста, и не стесняйся кричать охранникам, если что. Тебя никто не имеет права уводить в комнату, пока не заплатит по таксе. Бить тебя не имеют права в принципе. Охранники, кстати, тоже. Ты будешь на положении вещи, но вещь здесь имеет свои права...
Джокер бьёт его расчёской по голове.
- У-уйди, чудовище! Уйди куда-нибудь и молчи там! Котёныш, иди сюда, сейчас мы из тебя сделаем человека... Тебя как чесать сказали - под купидончика? под лолиту?
Киру всегда выпускают в бледно-синих прожекторах: арт-директор (да, он тут есть, хотя арт-директором Феликса явно называют за покрытую татуировкой-Джокондой грудь) решил, что только так Кире и надо. "Ломкий, как лёд!" - непонятно говорил он, причмокивая и делая пассы пальцами, пока Кира сидел на диване почти раздетый и думал, что безнадёжно простыл. "Скулы! Ключицы! Порезаться можно! Северная холодность и ангелоподобность!.. эй, ты, слышал? В амплуа врубаешься? Никакого блядства в глазах и откляченных задниц, играй аристократа! Увижу, что из образа выбился - выебу ножкой от стула. И оштрафую. Дерево деревом, так хоть сделаем вид, что это фишка, а не аутизм в последней степени..."
Поэтому - синие прожектора, синие стрелки на глазах, три синих пряди в чёлке. И музыка - холодная, космическая; когда Кире пришло в голову, что услышь он её в другом месте, мог бы и полюбить - в голове что-то перемкнуло. Будто из-за мутного стекла проглянул прежний Кира, тот, что никогда не был в этом месте. Но потом пришла пора выходить, и тот, другой, ушёл в глубину и больше не возвращался. Оно и к лучшему: без него легче.
На сцене хорошо одно: ты слепнешь.
Можно даже глаза закрыть, чтобы не слезились и чтобы вернее оторваться от реальности. Других за это штрафуют, Кире можно: вписывается в образ. Сцену - крошечный пятачок - он и без того знает на ощупь, босыми ногами, всем телом.
В зале свистят: можно представить, что это не тебе.
Что угодно можно представить.
Кира в последнее время разучился представлять что-то, кроме кадров из фильма про войну.
"Не продержишься ты здесь долго, Кира", - говорит ему Джокер, когда они остаются одни. Мудрый Джокер, садист Джокер, томная героиновая дива с татуировкой-пикой на щеке, красотка, годящаяся Кире в отцы. Джокер - дух этих стен, этого полуциркового безумия, масок и чулков в сеточку, всего того, что пахнет напомаженно и душно, и от чего слезятся глаза. Джокер работает здесь дольше, чем Кира живёт на свете, и уж ему-то надо верить.
"Не продержишься, запомни мои слова."
Кира молчит, опустив голову. В зелёном бокале у него тают кубики льда.
Это лучше, чем бордель, напоминает он себе. Лучше, чем подворотня, чем канава и рассыпанные в грязи шприцы. Здесь почти не бьют, не заставляют колоться, здесь даже платят деньги и следят за тем, чтобы тебя не покалечили.
А потом чужой голос из глубины говорит: какая разница, Изуру, грязь есть грязь.
Кира опускает голову ещё ниже, обнимает себя за плечи и старается не думать о фильмах про войну.
- Твою мать, - говорит Мастер почти спокойно. - Тебя в зоопарк сдать, что ли? В дом для умалишённых? Тебе куда больше хочется?
Кира молчит.
Из-под чёлки он видит только лакированные ботинки Мастера и немного идеально отутюженных брюк.
- Ты понимаешь, что тебя тут больше из жалости держат? Что ты нихера не можешь, работать с клиентами не умеешь, двигаешься чёрт-те-как? Тебе здесь плохо, Кира? Так скажи, никто ж не держит.
Голос Мастера можно принять за дружелюбный. Даже за сочувствующий.
- Ты не слушай те сопли, что Феликс разводит. Таких морд, как у тебя - десять на дюжину. Поймай кого-нибудь посмазливее, накрась, вот тебе Марсианская Лилия. У тебя ж нифига нету! Ни-фи-га! Тебе цепляться надо за каждого клиента, и пахать, пахать, пахать! Захотят, чтоб ботинки лизал, аристократично глядя из-под ресниц - лижи и гляди. Ты понимаешь меня?
Мастер вдруг багровеет, кричит, не сдерживаясь:
- Ты понимаешь?
- Он меня трогал, - говорит Кира почти беззвучно.
- Чего? - переспрашивает Мастер свистящим шёпотом.
Он его трогал. Толстяк с липкими пальцами, блестящий от пота, пахнущий виски и почему-то козлом. Кира помнит, как тот ухмылялся, и как скорчился, когда Кира врезал ему. Оно вышло само. И это было как содрать с раны корку: всегда жалеешь, но уже потом.
- Трогал?.. И правда, как посмел?.. - Мастер снова кричит, у Киры звенит в ушах: - Так катись отсюда, раз такой принц! В следующий раз придёт - ноги целовать будешь, понял?
Кира смотрит в пол.
Кире страшно и нехорошо, но не потому, что его могут выгнать отсюда, и тогда нечем будет платить за комнату и нечего есть. А потому, что внутри поднимается волна, звенящая и сладкая, и жуткая, и заполняющая, как перед обмороком, но другая - и ему кажется вдруг, что он мог бы снести с лица земли и Мастера, и весь бар, и весь город, если бы только захотел.
Чтобы только пыль кружилась в воздухе.
Кира мерно дышит, и волна серебристым пеплом оседает внутри.
"Не продержишься", - говорит Джокер в его голове, и теперь Кире нехорошо уже от того, что в его голове разговаривают другие люди.
Впрочем, когда мысли понемногу приходят в порядок, Кира задумывается о простой и важной вещи.
Что бы Мастер ни кричал в запале, но здесь никого не держат из жалости. Это не богадельня. Здесь остаются только те, кто приносит прибыль.
В другом Мастер прав: Кира плохо работает. Действительно плохо, без обиняков.
Тогда - почему?
Когда он в задумчивости делится этим с Джокером, потому что Джокер - всё равно что тумбочка, стены, парики и искусственные крылья на розовом меху, - Джокер округляет лиловый рот.
- Ты что, не в курсе, что ли? Ну даёшь...
- А? - спрашивает Кира из-под чёлки, уже и не морщась, когда саблезубая расчёска впивается ему в затылок.
- Мне почти совестно спрашивать, но что, Феликс про твои психические недуги не шутил? Кира, ты что-нибудь, кроме пола, вообще замечаешь? У нас тут какая-то важная пташка только на тебя смотреть и ходит. Вон, Хаши уже локти изгрыз, почти собрался тебя кислотой обливать... Старается, гнётся как гуттаперчевый, суставы гробит - а тут ты! Прости уж, но уровень твой...
- Знаю, - говорит Кира. - Про уровень знаю. Про пташек не знал.
Джокер за спиной набирает воздуха в рот, будто хочет что-то спросить - но так и не спрашивает.
На сцене Киру привычно слепит бледно-синий, с потолка привычно осыпаются блёстки, в животе и в голове - привычно пусто и хмельно.
Но теперь хуже, чем раньше. Теперь не получается представить себе что-угодно-кроме-бара. Невидимый - несуществующий? - взгляд цепко держит Киру; Кира старается не думать о нём, но помнит, что он здесь.
"Парням хуже, наверное", - сказала ему как-то доверительно Момо, ангел в балетках, которого он так неудачно попытался приободрить в первый вечер. - "Девчонкам как-то привычнее, что на них смотрят... ну, так. Ты понимаешь. Как на кусок мяса, или айфон, или пирожное. Хотя нет, айфон не то, он дороже..."
Он не помнил, что ей ответил, но с тех пор, как Кира пришёл сюда, он кое-что понял. Мужчины и женщины похожи. Для него самого грань стёрлась уже давно, оставаясь чем-то номинальным, неважным. Как светлые или тёмные волосы. Кто-то любит блондинистых, кто-то - чтоб пряди как смола, а кому-то всё равно, лишь бы ноги подлиннее и глаза повлажнее...
(Хотя, пожалуй, Кира безнадёжно льстил этому миру: многие ли здесь смотрят на глаза?)
Когда ему ткнули в лицо бумажкой с голубоватым оттиском "Приват", он не удивился: рано или поздно так должно было случиться.
- Кира, - сказал ему у сцены Мастер, спокойный и беззлобный, похожий на медведя с дредами. - Ты наш разговор помнишь, я думаю. Ещё один недовольный клиент - и... ладно, сам понимаешь. А конкретно этому ты всерьёз будешь ноги лизать и имперский марш насвистывать, если потребует. Понял меня?
Кира промолчал.
Страшнее всего было то, что он сам не знал, на что готов.
URL комментарияРейтинг весьма относительный.
читать дальшеСегодня привели новенькую. Явно ещё школьницу - личико бледное, полудетское, глаза невозможно огромные из-за наклеенных блёсток. В глазах - испуг. Прячет руки в карманах застиранных джинс, но оглядывается уже почти с любопытством.
Кире всё равно, почему бы и не приободрить человека.
- Не бойся, - говорит он монотонно, пока Джокер возится с его волосами. - Это как убивать: страшно только в первый раз.
Девочка хлопает глазищами и отступает к двери, Джокер за спиной заливается смехом.
- Кира как всегда! Котёныш, не слушай его. Вон на пуфик сядь, только парики сдвинь, я сейчас тобой займусь. Кира, ты, блин... захочешь рот раскрыть - возьми чего-нибудь и жуй!
Кира пожимает плечами. Жевать ему особо нечего. "Меньше выделываться перед клиентами надо", говорит мудрый Джокер, и Джокер, конечно, прав. Кто не прогибается, тот не ест... ай, больно. Садист Джокер, скрытый садист и гениальный парикмахер, мудрец и трансвестит, родная мать с саблезубыми расчёсками в руках... нет, вот сейчас точно целую прядь выдрал.
Девочка переминается с ноги на ногу - шестнадцатилетний ангел в драных балетках, Кира и думать не хочет, где её нашли.
- Не бойся, - повторяет он, игнорируя Джокера. - Пока ты в клубе, ты неприкосновенна. Запомни это, пожалуйста, и не стесняйся кричать охранникам, если что. Тебя никто не имеет права уводить в комнату, пока не заплатит по таксе. Бить тебя не имеют права в принципе. Охранники, кстати, тоже. Ты будешь на положении вещи, но вещь здесь имеет свои права...
Джокер бьёт его расчёской по голове.
- У-уйди, чудовище! Уйди куда-нибудь и молчи там! Котёныш, иди сюда, сейчас мы из тебя сделаем человека... Тебя как чесать сказали - под купидончика? под лолиту?
Киру всегда выпускают в бледно-синих прожекторах: арт-директор (да, он тут есть, хотя арт-директором Феликса явно называют за покрытую татуировкой-Джокондой грудь) решил, что только так Кире и надо. "Ломкий, как лёд!" - непонятно говорил он, причмокивая и делая пассы пальцами, пока Кира сидел на диване почти раздетый и думал, что безнадёжно простыл. "Скулы! Ключицы! Порезаться можно! Северная холодность и ангелоподобность!.. эй, ты, слышал? В амплуа врубаешься? Никакого блядства в глазах и откляченных задниц, играй аристократа! Увижу, что из образа выбился - выебу ножкой от стула. И оштрафую. Дерево деревом, так хоть сделаем вид, что это фишка, а не аутизм в последней степени..."
Поэтому - синие прожектора, синие стрелки на глазах, три синих пряди в чёлке. И музыка - холодная, космическая; когда Кире пришло в голову, что услышь он её в другом месте, мог бы и полюбить - в голове что-то перемкнуло. Будто из-за мутного стекла проглянул прежний Кира, тот, что никогда не был в этом месте. Но потом пришла пора выходить, и тот, другой, ушёл в глубину и больше не возвращался. Оно и к лучшему: без него легче.
На сцене хорошо одно: ты слепнешь.
Можно даже глаза закрыть, чтобы не слезились и чтобы вернее оторваться от реальности. Других за это штрафуют, Кире можно: вписывается в образ. Сцену - крошечный пятачок - он и без того знает на ощупь, босыми ногами, всем телом.
В зале свистят: можно представить, что это не тебе.
Что угодно можно представить.
Кира в последнее время разучился представлять что-то, кроме кадров из фильма про войну.
"Не продержишься ты здесь долго, Кира", - говорит ему Джокер, когда они остаются одни. Мудрый Джокер, садист Джокер, томная героиновая дива с татуировкой-пикой на щеке, красотка, годящаяся Кире в отцы. Джокер - дух этих стен, этого полуциркового безумия, масок и чулков в сеточку, всего того, что пахнет напомаженно и душно, и от чего слезятся глаза. Джокер работает здесь дольше, чем Кира живёт на свете, и уж ему-то надо верить.
"Не продержишься, запомни мои слова."
Кира молчит, опустив голову. В зелёном бокале у него тают кубики льда.
Это лучше, чем бордель, напоминает он себе. Лучше, чем подворотня, чем канава и рассыпанные в грязи шприцы. Здесь почти не бьют, не заставляют колоться, здесь даже платят деньги и следят за тем, чтобы тебя не покалечили.
А потом чужой голос из глубины говорит: какая разница, Изуру, грязь есть грязь.
Кира опускает голову ещё ниже, обнимает себя за плечи и старается не думать о фильмах про войну.
- Твою мать, - говорит Мастер почти спокойно. - Тебя в зоопарк сдать, что ли? В дом для умалишённых? Тебе куда больше хочется?
Кира молчит.
Из-под чёлки он видит только лакированные ботинки Мастера и немного идеально отутюженных брюк.
- Ты понимаешь, что тебя тут больше из жалости держат? Что ты нихера не можешь, работать с клиентами не умеешь, двигаешься чёрт-те-как? Тебе здесь плохо, Кира? Так скажи, никто ж не держит.
Голос Мастера можно принять за дружелюбный. Даже за сочувствующий.
- Ты не слушай те сопли, что Феликс разводит. Таких морд, как у тебя - десять на дюжину. Поймай кого-нибудь посмазливее, накрась, вот тебе Марсианская Лилия. У тебя ж нифига нету! Ни-фи-га! Тебе цепляться надо за каждого клиента, и пахать, пахать, пахать! Захотят, чтоб ботинки лизал, аристократично глядя из-под ресниц - лижи и гляди. Ты понимаешь меня?
Мастер вдруг багровеет, кричит, не сдерживаясь:
- Ты понимаешь?
- Он меня трогал, - говорит Кира почти беззвучно.
- Чего? - переспрашивает Мастер свистящим шёпотом.
Он его трогал. Толстяк с липкими пальцами, блестящий от пота, пахнущий виски и почему-то козлом. Кира помнит, как тот ухмылялся, и как скорчился, когда Кира врезал ему. Оно вышло само. И это было как содрать с раны корку: всегда жалеешь, но уже потом.
- Трогал?.. И правда, как посмел?.. - Мастер снова кричит, у Киры звенит в ушах: - Так катись отсюда, раз такой принц! В следующий раз придёт - ноги целовать будешь, понял?
Кира смотрит в пол.
Кире страшно и нехорошо, но не потому, что его могут выгнать отсюда, и тогда нечем будет платить за комнату и нечего есть. А потому, что внутри поднимается волна, звенящая и сладкая, и жуткая, и заполняющая, как перед обмороком, но другая - и ему кажется вдруг, что он мог бы снести с лица земли и Мастера, и весь бар, и весь город, если бы только захотел.
Чтобы только пыль кружилась в воздухе.
Кира мерно дышит, и волна серебристым пеплом оседает внутри.
"Не продержишься", - говорит Джокер в его голове, и теперь Кире нехорошо уже от того, что в его голове разговаривают другие люди.
Впрочем, когда мысли понемногу приходят в порядок, Кира задумывается о простой и важной вещи.
Что бы Мастер ни кричал в запале, но здесь никого не держат из жалости. Это не богадельня. Здесь остаются только те, кто приносит прибыль.
В другом Мастер прав: Кира плохо работает. Действительно плохо, без обиняков.
Тогда - почему?
Когда он в задумчивости делится этим с Джокером, потому что Джокер - всё равно что тумбочка, стены, парики и искусственные крылья на розовом меху, - Джокер округляет лиловый рот.
- Ты что, не в курсе, что ли? Ну даёшь...
- А? - спрашивает Кира из-под чёлки, уже и не морщась, когда саблезубая расчёска впивается ему в затылок.
- Мне почти совестно спрашивать, но что, Феликс про твои психические недуги не шутил? Кира, ты что-нибудь, кроме пола, вообще замечаешь? У нас тут какая-то важная пташка только на тебя смотреть и ходит. Вон, Хаши уже локти изгрыз, почти собрался тебя кислотой обливать... Старается, гнётся как гуттаперчевый, суставы гробит - а тут ты! Прости уж, но уровень твой...
- Знаю, - говорит Кира. - Про уровень знаю. Про пташек не знал.
Джокер за спиной набирает воздуха в рот, будто хочет что-то спросить - но так и не спрашивает.
На сцене Киру привычно слепит бледно-синий, с потолка привычно осыпаются блёстки, в животе и в голове - привычно пусто и хмельно.
Но теперь хуже, чем раньше. Теперь не получается представить себе что-угодно-кроме-бара. Невидимый - несуществующий? - взгляд цепко держит Киру; Кира старается не думать о нём, но помнит, что он здесь.
"Парням хуже, наверное", - сказала ему как-то доверительно Момо, ангел в балетках, которого он так неудачно попытался приободрить в первый вечер. - "Девчонкам как-то привычнее, что на них смотрят... ну, так. Ты понимаешь. Как на кусок мяса, или айфон, или пирожное. Хотя нет, айфон не то, он дороже..."
Он не помнил, что ей ответил, но с тех пор, как Кира пришёл сюда, он кое-что понял. Мужчины и женщины похожи. Для него самого грань стёрлась уже давно, оставаясь чем-то номинальным, неважным. Как светлые или тёмные волосы. Кто-то любит блондинистых, кто-то - чтоб пряди как смола, а кому-то всё равно, лишь бы ноги подлиннее и глаза повлажнее...
(Хотя, пожалуй, Кира безнадёжно льстил этому миру: многие ли здесь смотрят на глаза?)
Когда ему ткнули в лицо бумажкой с голубоватым оттиском "Приват", он не удивился: рано или поздно так должно было случиться.
- Кира, - сказал ему у сцены Мастер, спокойный и беззлобный, похожий на медведя с дредами. - Ты наш разговор помнишь, я думаю. Ещё один недовольный клиент - и... ладно, сам понимаешь. А конкретно этому ты всерьёз будешь ноги лизать и имперский марш насвистывать, если потребует. Понял меня?
Кира промолчал.
Страшнее всего было то, что он сам не знал, на что готов.
продолжение в каментах
@темы: АУ, Изуру, находки, Ичимару, «Bleach», «погладь автора»
-
-
25.06.2012 в 02:19-
-
25.06.2012 в 02:19читать дальше