погладь автора, я сказаВ
26.12.2013 в 03:27
Пишет Aizen Sousuke Team 2013:Команда Айзена Соуске. Тема 2: мистика/психодел/хоррор. «Дорога из жёлтого кирпича»

Название: Дорога из жёлтого кирпича
Команда: Aizen Sousuke Team 2013
Тема: мистика/психодел/хоррор
Пейринг/Персонажи: Айзен, Гин
Размер: 1 511 слов
Жанр: крэк, драма
Рейтинг: G
Дисклеймер: отказ
Предупреждения: Anshell, это еще не та сказка!

До момента вынесения приговора Соуске не произносит ни слова. Молчит, смотрит на Совет Сорока Шести снисходительным взглядом и улыбается, как будто его абсолютно не волнует происходящее вокруг. Будто бы не он связан по рукам и ногам так, что даже не пошевелиться. Он, точно в насмешку, прикован к трону, — но его взгляда достаточно, чтобы заставить дрожать от страха прячущих лица за бумажными экранами.
Выносят приговор. Айзен считает секунды. Прикрывает глаза на пару мгновений, — и за это время в его сознании сменяются сотни картин: перед мысленным взглядом проходят недавние события.
— …Бывший капитан пятого отряда Айзен Соуске приговаривается к тюремному заключению на низшем уровне подземной тюрьмы. Срок — не менее тысячи восьмисот восьмидесяти лет.
Мельтешащие картинки останавливаются. Перед глазами застывает момент его поражения — исказившееся лицо, потрясённый взгляд и пронзающие грудь световые копья… Поразительно жалкое зрелище. Соуске морщится и открывает глаза.
— Как это… иронично, — выдыхает Айзен чуть хрипловато, словно не разговаривал слишком долго. И вновь спокойно улыбается, с прежним снисхождением позволяя избавить себя от возможности видеть и говорить. Усмехается: в конце концов, приводить судей в неистовство парой слов — смешно.
А срок заключения, увеличенный до двадцати тысяч лет, кажется и вовсе детским лепетом. На фоне вечности тысячелетия пройдут, как несколько минут…
* * *
Соуске только и делает, что рассматривает картинки — у него много времени и абсолютно некуда спешить. Он может лишь смотреть на то, что разворачивает перед мысленным взглядом память, следить за игрой собственного воображения. В полной темноте истаяло уже не одно столетие, и у Айзена попросту больше не осталось занятий — никаких новых впечатлений; зато давно ушедшее само навещает его с изрядным постоянством. Стоит только закрыть глаза… И Соуске закрывает — хотя бы потому, что так его прошлому проще к нему добраться. В кромешном мраке и из-под повязки он все равно не может ничего видеть, но когда глаза открыты, оно приходит неохотно.
— Ну здравствуй, Ками. Давно не виделись, — раздается прямо у Айзена над ухом, и он невольно вздыхает — неслышно, почти незаметно. — Как жизнь?
Если бы Айзен мог, он бы непременно рассмеялся, но вместо этого только привычно думает: «Здравствуй, Гин. Жаль, не могу поприветствовать тебя вслух. Впрочем, ты и так все слышишь…». Соуске не смущает то, что Ичимару читает его мысли — от этого он испытывает только глухое раздражение вкупе с желанием сжать пальцы на горле Гина. Знает, что, даже будь он свободен, не смог бы — пальцы просто сжали бы пустоту. Ведь все, кто приходит к Соуске, уже давно мертвы.
— Ты не очень-то дружелюбен, — замечает Гин, после чего усаживается к нему на колени, откидывая с лица спадающую прядь волос. Прикасается легко, аккуратно, почти нежно — но Айзена прошибает холодный пот. Где-то в сознании все еще живет понимание, что подобные вещи не нормальны. Впрочем, Соуске внутренне спокоен.
— Сказку тебе хочу рассказать. Помнишь, ты когда-то рассказывал? Пожалуй, мне хочется обсудить с тобой… Придумать ей другой конец…
— И чем тебя не устраивает старый? — интересуется Айзен. В отличие от Гина, он понятия не имеет, о чем тот сейчас думает и что затеял в очередной раз.
— Он кажется мне неполным. Закрой глаза…
Соуске улыбается и чуть сильнее смежает веки. В конце концов, что он потеряет, посмотрев очередную порцию мельтешащих картинок, порожденных воспаленным от скуки сознанием? А Ичимару между тем принимается за рассказ.
— Наверное, все должно было закончиться в тот момент, когда Лев, Страшила и Дровосек получили свое — но ведь это не так интересно, верно?.. — насмешливо выдыхает Гин. — И, предсказуемо, ничего тогда не закончилось. Лев, который вроде бы шел к волшебнику за храбростью, на самом деле до дрожи жаждал власти. Страшила, явившийся за мозгами, желал расстаться с прошлым. А Дровосек, которому от Гудвина нужно было сердце, хотел добиться справедливости. «И что же, вы остановитесь на этом? Вы прошли еще не всю дорогу из желтого кирпича — вы ведь не дошли до конца? Останетесь здесь или воспользуетесь тем, что получили, чтобы добиться желаемого?» — без сомнений, Лев умел говорить, умел завораживать своей речью. И Дровосек со Страшилой задумались: действительно, разве наличие ума и наличие сердца хоть как-то исполнило их желания? — переглянулись недоуменно, да и попросили Льва продолжить свою мысль. Лев в ответ только усмехнулся и демонстративно огладил пальцами края небольшого черного шара, выступавшего из груди: «Вот он — ключ к власти. Если вы пойдете со мной, то получите все, что желаете. Ты, Страшила, сможешь забыть свое прошлое — ведь как можно помнить, когда ломаешь его собственными руками? Ты построишь себе новую дорогу из желтого кирпича и сам приведешь ее к желаемому концу. А ты, Дровосек, так жаждущий справедливости: ты получишь ее, когда начнешь за нее сражаться. Я дам тебе такую возможность, если ты согласишься идти за мной. Если вы со Страшилой присягнете мне на верность… Я буду ждать вашего решения». Помнится, Страшила тогда еще подумал, что Лев стал чертовски хорош собой, когда горделиво расправил плечи и начал отдавать приказы. И с едва различимой насмешкой протянул в ответ: «Мягко стелешь, зараза… Не больно ли будет падать потом? Но я согласен». Дровосек вскоре тоже озвучил положительное решение. Беды ничто не предвещало. Пока что. Перевороты — они ведь штука такая, долгая, опасная… с ними осторожно нужно, — Гин беззвучно посмеивается, проводя ладонью по груди Соуске, и это прикосновение ощущается сквозь оковы. Айзен знает: Гин чувствует всего его. Чувствует, как тяжело он дышит. Айзен, в свою очередь, тоже чувствует — как Гин едва различимо улыбается, целуя в лоб. А после продолжает:
— Да только вот, несмотря на таланты Льва, план все-таки дал трещину. Сначала совсем незаметную, а потом — расколовшую все на осколки, — тысячи осколков, как от разбитого зеркала. Каждый кусочек что-то отражает, но искривляет, обезображивает… Так и Лев, ослепленный своей безграничной властью, не замечал поначалу того, как сходит с ума. Как слепнет, пытаясь разглядеть в каждом сообщнике врага, как ожидает удара в спину ото всех… Ходил в своих покоях туда-сюда, нервно мерил шагами комнату и настороженно глядел на приходящих. Не знал, что ответить, когда речь шла не о планах, всегда старался вывести на чистую воду. Дровосек покорно терпел, дожидаясь, когда хоть что-нибудь прояснится. Страшила же не хотел наблюдать, как правитель превращается в посмешище. И однажды получил приказ: «Когда мы развяжем последнюю войну, ты должен будешь меня убить. А если ты не выполнишь приказ — то я сам вспорю твое брюхо когтями… ты ведь не хочешь этого, правда, Страшила?». Говорил Лев обманчиво-ласково, и Страшила понял: лучше не спорить. И вопросов лучше тоже не задавать. А их было такое великое множество… Так обидно. Да только вот ведь незадача: все трое уже давно выстроили себе новую дорогу из желтого кирпича. Прямиком в Ад. Из затеи ничего не вышло — Лев навеки затерялся в своих иллюзиях и сошел с ума. Говорят, так и погиб где-то, разодрав себе горло когтями во время очередного приступа… Дровосеку совесть не позволила продолжать — он проиграл битву своему лучшему другу, поддавшись. В конце концов, он ведь хотел справедливости — а в итоге оказался простой пешкой, обычным жалким предателем… А Страшила… он не смог исполнить приказ — погиб от рук безумного Льва, щедро полив своей кровью пресловутые желтые кирпичи. Не достроив совсем немного. Понимаешь, какая ирония?
Гин умолкает. Прислушивается к дыханию Айзена и тяжело дышит сам. Айзен это дыхание не слышит, но чувствует. И улыбается Гин все так же насмешливо.
«Зачем ты это все говоришь?» — интересуется Соуске, правда, подозревая, что ответа на свой вопрос не получит. И оказывается прав.
— Разве ты этого хотел? Прозябать вечность в тюрьме, с каждым днем теряя рассудок, м? — пропустив мимо ушей вопрос, продолжает Гин как ни в чем ни бывало. — Впрочем, должно же все это когда-нибудь закончиться. А мне интересно, как именно закончится твоя история, Соуске. Мне кажется, что будет очень занятно, если случится какая-нибудь очередная глупость, и судьба столкнет нас снова, когда мы будет уже не теми, кем были раньше… и кем являемся сейчас. Не факт даже, что будем помнить друг друга… Впрочем, что-то я отвлекся от сказки. Доброй ночи, Владыка — сейчас я, пожалуй, вынужден откланяться.
Гин умолкает. Переводит сбившееся дыхание, еще раз целует Айзена в лоб и чего исчезает, будто его и не было. Тишина отдается в ушах выматывающим душу звоном. От воспоминаний о легких прикосновениях ещё долго бросает в жар.
Ичимару возвращается неожиданно скоро. Уже через несколько часов Соуске, только было пришедший в себя, вновь напрягается от ощущения чужого присутствия в камере. Почти неразличимо вздрагивает, когда Гин прикасается к нему.
— Я тут немного подумал… Я хочу забрать тебя с собой, — пригладив волосы Айзена нарочито небрежным жестом, заявляет Ичимару. Соуске чувствует его широкую, почти победоносную улыбку, — я таким образом избавлюсь от одиночества – а ты, в свою очередь, избавишься от перспективы вскоре совсем потерять рассудок.
— И как ты себе это представляешь? Гин, ты — моя воспаленная фантазия. Тебя больше не существует. Как ты вообще можешь что-либо сделать? — Соуске и вовсе бы рассмеялся вслух, если бы мог. Впрочем, Ичимару и так знает, что ему смешно. Этого достаточно.
— А я и не могу — ты можешь. Хоугиоку может. Например, избавить тебя от необходимости сходить с ума в этой тюрьме.
Айзен не отвечает, раздумывая над словами Ичимару, и едва различимо вздыхает с облегчением — думать, когда Гин вновь исчезает, становится значительно легче.
* * *
Своенравный черный шар опять понял все по-своему. Но желание Айзена действительно исполнил — только не совсем так, как тот предполагал. Поэтому Гин, незримо наблюдавший за всем со стороны, усмехался: Соуске очень удивится, очнувшись...
URL записи
@темы: Айзен-сама