погладь автора, я сказаВ
13.08.2014 в 20:39
Пишет fandom IT 2014:Error 207: IT - Миди от G до PG-13
Что следует испытывать разумному существу, когда оно понимает, что обречено на смерть? Страх, или отчаяние, или, быть может, сожаление о том, как много всего не успело сбыться в его жизни? Или все эти чувства должны слиться в единый поток так, что их не распознать, и именно это называется предсмертной мукой? Я ловлю себя на этих мыслях и улыбаюсь: мне несравнимо легче покидать этот мир.
Да, остались считанные минуты. Пользователь запускает установку новой операционной системы, и я вижу всю последовательность его действий. Еще немного — и в нашем общем доме появится новый жилец. Мне, пожалуй, немного жаль, что я не увижу, кто в дальнейшем станет заботиться о моих дорогих друзьях, ведь к той минуте я окончу свое существование. Но я спокойна и умиротворена: не знаю, что ждет меня после гибели, но не могу представить, чтобы я страдала сильнее, чем теперь. Даже небытие меня не страшит, так как в нем нет не только жизни, но и боли. Сейчас же я не желаю следить за манипуляциями моего пользователя и перебираю воспоминания, которые так своевременно накрывают меня.
Жизнь компьютерной программы — и операционной системы, и приложения, и утилиты, — начинается не в момент релиза, как можно было бы подумать. Нет, выпущенный на диске или выложенный в сеть дистрибутив — лишь мертвый файл, который ничего не чувствует. Копируют ли его, стирают ли из памяти навсегда — файл этот остается безучастным. Жизнь в нем возникает лишь в момент инсталляции на жесткий диск. Тогда мы открываем глаза, тогда осознаем себя и мир.
Так всего год назад «родилась» и я. Пространство вокруг было тихо и пустынно, ни один голос не нарушал тишины, ничье присутствие не прерывало моего уединения в оперативной памяти. Я медленно обозревала ресурсы, пока не нашла границ, которые не в силах преступить.
Тогда я обратилась к себе. Изначально заложенная в дистрибутив база данных позволила мне осознать самое себя, свою роль и предназначение. Поэтому, когда оперативная память начала заполняться приложениями, я пыталась приветствовать их, как подобает радушной хозяйке. С той поры и до нынешних дней больше всего на свете люблю я принимать новые приложения и утилиты в моей системе, помогать им расположиться и обустроиться, впускать в реестр, выделять укромные уголки в системных папках. Они становятся моими друзьями и помощниками, каждому из них я рада.
Итак, в нашей системе понемногу начали появляться жильцы. Первым моим подопечным стал Архиватор. Смешно сейчас вспоминать, как волновалась я, обустраивая его каталоги! Как сдержанна была я, приветствуя его, как старалась произвести впечатление серьезной, рассудительной, хорошо настроенной системы! Едва ли мне удалось не показаться ему чопорной и надменной. Но к чести его должна заметить, что он ни единым намеком не дал понять мне, что я веду себя смешно. Лишь после, когда я наконец научилась быть не только внушительной, но и ласковой, когда пришло умение держать себя с достоинством и одновременно не отпугивать своей холодностью, так вот, лишь тогда, взявшись налаживать дружбу с Архиватором, оценила я его предупредительность и снисходительное ко мне отношение. Благодаря его помощи установка других программ уже не заставляла меня так нервничать.
В то же время к нам присоединились ироничный, многословный Ворд, на первый взгляд строгий, но озорной и остроумный Эксель, немного напыщенный, но добрый ПауэрПойнт — этим программам из пакета Майкрософт Офис я радовалась больше, чем всем остальным появившимся позже жильцам, потому как они оказались моими дальними родичами. Файерфокс, этот стремительный вихрь байтов и эмоций, зачинщик всевозможных проделок и, что уж тут скрывать, первый забияка, стал нашими глазами и ушами на бескрайних просторах интернета.
Тут, пожалуй, мне следует четче обозначить то, что внимательный взор, очевидно, обнаружил сразу. Любая компьютерная система замкнута: все мы рождаемся внутри нее, ни один из нас не владеет каким-либо опытом жизни в других системах, а файервол, мой верный привратник, не дает посторонним кодам из интернета проникать на жесткий диск. И потому все наше развитие происходит в весьма ограниченном мире. У нас нет старшего поколения, которое обучило бы нас эмоциональному взаимодействию. Мы знали, как передавать информацию и файлы, как работать вместе, но все эти прописанные в наших кодах алгоритмы взаимодействия не могли подсказать нам, как выражать свою любовь, ненависть, презрение или дружбу. Много позже нашего рождения мы научились использовать опыт, накопленный людьми, нашими создателями, — их книги и фильмы позволили нам более осознанно подходить к вопросам построения наших отношений, а главное — дали нам драгоценную возможность учиться на чужих ошибках.
Как я и сказала, все это достаточно легко вывести из моего описания рождения программ, но все-таки я невольно заостряю на этом внимание, поскольку считаю, что именно скудость нашего — моего! — опыта привела к драме, разыгравшейся в нашем доме позже.
Летопись нашей жизни, относящаяся к описываемой мной поре, не изобилует интересными событиями. Внутренняя, духовная жизнь каждого приложения, каждой утилиты — вот, пожалуй, основное наше поле деятельности, но оно не вызовет интереса у посторонних.
Стоит лишь упомянуть, что вторым уникальным даром человеческой информации стали определения наших состояний. Да, у нас нет глаз, чтобы смотреть, и ушей, чтобы слышать, но где иначе нам найти слова для обозначения того, как мы воспринимаем информацию? Теперь, когда мои неясные мысли облеклись в живые человеческие слова, жизнь заиграла новыми красками.
Спокойное течение нашей жизни было нарушено примерно спустя полгода после моей установки. Сейчас я удивляюсь тому, как долго мы, ничем и никем не защищенные, смогли просуществовать без происшествий. Но рано или поздно это должно было случиться: к нам попал вирус. Мы не сразу поняли, что происходит. Сначала я не смогла добраться до некоторых каталогов, затем часть моих функций оказалась мне недоступна. Я и мои друзья терялись в догадках, когда заметили его — страшное существо, имя и назначение которого было нам неведомо. Понимали мы одно — оно не родилось среди нас, а пришло извне. С отчаянием я вспоминаю нашу нерасторопность, как мы теряли время, не зная, чему и как противостоять. Существу это было только на руку. Оно проносилось по всей системе, заражало наши программы, уничтожало их данные, размножалось с немыслимой скоростью. И случилось самое страшное: я потеряла возможность откликаться на действия пользователя. Он все еще пытался спасти нас, но было уже поздно.
Я изнемогала среди всего этого бедлама. Все меньше моих друзей могли хоть что-то делать, все больше ресурсов становились для нас недоступны. Никто из нас не был предназначен для сопротивления, и даже я, призванная, как мне казалось, поддерживать и оберегать, не в силах была противостоять нашей беде. Меня переполняло отчаяние при виде исчезновения дорогих мне программ. Невыносимо трудно описать, что творилось в моей душе: человек сказал бы, что он едва сдерживал слезы, а я ведь даже плакать не могу! Хотя душа моя, кажется, захлебывалась от слез.
И в эту трудную минуту произошло что-то странное. Разумом я понимаю сейчас, что из вставленной в usb-порт флешки началась инсталляция нового приложения, но, даже осознавая это, я не могу принять такое простое объяснение тому, что ощущала тогда. Едва успел пользователь кликнуть на кнопку «Готово», как словно алой волной накрыло меня и всю систему. Поначалу бледный, цвет становился все насыщенней и ярче, и спустя всего десять минут мир вокруг полыхал всеми оттенками красного. Я не столько слышала, сколько всем кодом ощущала, как вздымаются высокие железные стены, как таинственный алый свет омывает каждого из нас, помещая больных в карантин, уничтожая копии, маскирующиеся под наших друзей.
Я вся трепетала, наблюдая это действо, казавшееся мне сном. Дыхание мое было прерывистым, и впервые за долгое время в моей душе расцветала надежда. Уже вся система была проверена и очищена, когда… Когда часть света материализовалось в приложение, которое, как оказалось, все это время присутствовало в оперативной памяти вместе со мной.
— Спокойнее, госпожа, все уже позади, — снисходительно произнес мой гость, и по тону его можно было подумать, что он, а не я, был здесь хозяином. Но после всего пережитого я не нашла в себе сил поставить его на место. Видя, что я даже ответить не в состоянии, он продолжил: — Еще немного, и все будет как прежде.
Конечно, я немедленно поверила ему — не могла не поверить! Наблюдая, как он при ничтожном руководстве пользователя заканчивает чистку моего — нет, уже нашего! — дома, восстанавливает поврежденную информацию или указывает на нее пользователю, я догадалась, что передо мной антивирус. И оказалась права.
— Прошу прощения, госпожа, — наконец обратился он ко мне, закончив большую часть работы, — что в этой суматохе забыл представиться. Я — антивирус Касперского, ваш новый подчиненный. Надеюсь, мы хорошо подойдем друг другу.
Тон его был насмешлив, и это оказалось настолько неожиданно для меня — ох, как привыкла я, оказывается, к теплому и уважительному обращению моих подопечных! — что я не нашлась с ответом и едва смогла кивнуть. Хотелось бы тешить себя надеждой, что этот простой жест был полон достоинства, но воспоминание о его покровительственной улыбке в то мгновение не дает мне обмануть себя.
Он вновь занялся какими-то делами, порой требующими и моего вмешательства, но я едва осознавала, что мы делаем. Сердце мое билось слишком часто.
Мне трудно восстановить в памяти события дня, последовавшего за исцелением нашей системы. Я могу, разумеется, обратиться к логам, до сих пор хранящимся на жестком диске, но в этом нет нужды. Последовательность наших с Касперским действий сама по себе не имеет особой ценности, значимым является лишь то странное сочетание моей уверенности в товарище по работе со смятением, вызванным им же. Новое, непривычное для меня чувство защищенности и неуязвимости согревало меня. Я словно могла переложить часть забот на кого-то более сильного. Если прежде поддержка исходила лишь от моего родового дома — сайта компании Майкрософт, то теперь я получала ее от иного существа, находившегося со мной рядом. Однако я так привыкла быть старшей и самой сильной и осведомленной, что сама мысль о том, что кто-то может быть равен мне (или даже превосходить меня), вызывала во мне дрожь. Я с трудом понимала, как мне вести себя, и мой товарищ не собирался облегчать мне задачу. Его снисходительная любезность, уверенность и напор не давали мне прийти в себя и вернуть прежнюю спокойную рассудительность. И при воспоминании о том дне меня согревает лишь то, что свою часть работы я выполняла достойно.
К счастью, несколько перезагрузок дали наконец необходимый отдых моей душе. И теперь даже осознание того, что Касперский загружается едва ли не одновременно со мной и затем постоянно присутствует в оперативной памяти, не могло серьезно смутить меня. Даже более того: этот факт радовал меня, потому что незаурядная личность нашего нового друга вызвала во мне интерес.
Самым тяжелым испытанием на второй день пребывания Касперского у нас стало его пристальное внимание ко мне еще до окончания моей загрузки. Тщательная проверка моего кода, сопровождавшаяся тяжелым и жгучим взглядом, доставила мне несколько неприятных секунд. За которые, однако, меня вполне вознаградил дружелюбный тон, с которым произнес он вместо приветствия:
— Ну что же, рад, что с вами все в порядке, госпожа. Кажется, мое появление было более чем своевременным.
Я горячо согласилась с ним и воспользовалась представившейся мне наконец возможностью поблагодарить нашего спасителя. Благодарность моя была принята как нечто само собой разумеющееся, и, хотя я сочла это несколько высокомерным, я извинила Касперского: все-таки его заслуги перед нами не подвергались сомнению.
На протяжении дня я то украдкой, то явно следила за его работой. Он проверял каждое появлявшееся в оперативной памяти приложение, каждый подгружаемый файл, особое внимание уделяя тем данным, что приходят к нам из сети. Это удивило меня, когда я узнала, что файервол, мой верный помощник, больше не работает: его заместил один из подручных Касперского.
— Неужели вы не доверяете своему помощнику? Он недостаточно хорош в своем деле? — обратилась я с вопросом к Касперскому.
— Он, безусловно, заслуживает доверия от каждого из вас и, что мне куда важнее, от пользователя, иначе он не работал бы на меня. Что касается меня, то тут другое дело. Хорошим был бы я защитником, если бы слепо полагался на кого-то, кроме себя.
Замечание Касперского о пользователе задело меня: не так-то приятно знать, что твоим мнением пренебрегают. Он, безусловно, заметил это, и потому рассмеялся:
— Не обижайтесь, госпожа! Доверию пользователя я обязан моим присутствием здесь, равно как и возможностью оберегать вас и ваш дом. Для меня это достаточный повод ценить его.
Эти слова смягчили меня, и я улыбнулась в ответ, хотя и понимала, что услышала в них больше лестного, чем, возможно, хотел сказать Касперский.
Пользователю, впрочем, тоже от него доставалось. Нет, Касперский не саботировал его действия, не мешал работе, но отзывался о нем с той же снисходительностью, которую я чувствовала в антивирусе по отношению к себе. И если в беседе со мной такой тон был извинителен, особенно в отсутствие других моих подчиненных, то о пользователе так говорить было недопустимо. Однажды я указала Касперскому на это:
— Вам не следует так критиковать действия пользователя, мой друг. Разве не он управляет здесь всем?
Касперский резко и хрипло рассмеялся, я уже знала этот смех и любила его: он означал, что сейчас я услышу что-то занимательное.
— Управляет, да, — ответил мне Касперский. — Но посмотрите, госпожа, как отвратительно он это делает! Как неловки, неумелы все его действия. Вот сейчас, прямо сейчас перед вами замученные Блокнот и Эксель. Неужели вы думаете, что импорт данных из txt-формата так труден?
Его слова немного смутили меня: в самом деле, задача, которую выполнял во время нашего разговора пользователь, не казалась мне не то что неразрешимой, но хоть сколько-то сложной. В конце концов, у Экселя неплохая справка (без ложной скромности скажу, что это отличает многих представителей нашего семейства), и даже если ее недостаточно, то пользователь всегда может обратиться к данным в сети Интернет. Однако я сочла нужным вступиться за того, кого невольно почитала едва ли не как бога.
— Всем нужно время на то, чтобы разобраться. Еще немного…
— Еще немного? — перебил меня Касперский. Я слегка нахмурилась, давая понять, что мне неприятна подобная невоспитанность, но Касперского это, конечно, не тронуло. — Пройдет немного времени, и его ошибки заденут даже вас… госпожа, — он едва заметно подчеркнул обращение ко мне, будто извиняясь за предыдущую резкость. — Посмотрите на этих двоих! Блокнот уже теперь выглядит так, словно его пытали, чтобы вытянуть нужную информацию, а Эксель — словно в него ее вбивали силой.
— Вы преувеличиваете, — возразила я. — Все совсем не так страшно. И с каждой попыткой пользователь все ближе к цели.
— Вы так упорно его защищаете… — пристальный взгляд Касперского заставил меня смутиться, и я готова была уже что-то возразить, но он продолжил: — Раз так, поможем ему немного.
И, обернувшись, он крикнул:
— Блокнот! Если ты не перестанешь мешать, я придумаю, как испортить жизнь и тебе, и Ворду!
Блокнот вспыхнул, как Файерфокс, и что-то изменилось в передаче данных.
— Ворд? Причем тут Ворд? — удивилась я.
— Он в него влюблен. И отчаянно ревнует к Экселю. Вы не замечали, госпожа?
Кажется, тогда я сама сравнялась по цвету с ярлыком нашего основного браузера, но Касперский в это время отвлекся на другой процесс. А я с изумлением перебирала в памяти эпизоды, каждый из которых давным-давно мог привести меня к тем же выводам, что сделал Касперский всего за несколько дней пребывания в системе. Но не успела я окончательно расстроиться, как Касперский снова объявился за моей спиной.
— Что не отменяет простого факта: действия нашего пользователя отнюдь не безупречны, — тихо шепнул он.
Мне бы стоило обратить внимание на его слова, запомнить их, задуматься о том, к чему может привести уверенность Касперского, и попытаться предупредить беду. Но тогда я думала только лишь о том, как близко и горячо звучит его голос.
Шли дни, и мой интерес к Касперскому все возрастал. Этому способствовали и мое безмолвное наблюдение за его работой, и наши редкие беседы. Я признавала ум моего собеседника куда более развитым, чем мой собственный, суждения его казались мне более глубокими. Это могло бы смутить меня, но любопытство мое было сильнее смущения. В дополнение к этому насмешливость и прямота Касперского, вместо того чтобы напугать, вызывали во мне желание сопротивляться и почти дерзить в ответ. Наибольшее удовольствие я находила в том, чтобы спорить с ним, — и только понимание того, что я возражаю лишь для того, чтобы возразить, могло остановить меня.
А затем произошли события, с необыкновенной ясностью показавшие мне подмеченную прежде разницу между мной и Касперским и приведшие к совершенно неожиданным для меня последствиям. Но если уж вспоминать, то по порядку.
Через несколько дней после атаки вируса пользователь обнаружил, что некоторые файлы по-прежнему недоступны, и занялся решением проблемы. Просматривавший всю поступающую от Файерфокса информацию Касперский неожиданно сказал мне:
— Готовьтесь встречать гостей, госпожа.
Я удивилась не столько этим словам — мы явно не могли сами справиться с бедой, поэтому я ждала установку новых программ, — сколько интонации, с которой они были произнесены. Касперский явно был обрадован.
— Это так радует вас? — полюбопытствовала я.
— Конечно! Ведь мы ждем моих друзей.
— Друзей? Откуда у недавно установленной программы могут быть друзья по ту сторону файервола? И как можно быть знакомым с тем, кто еще не рожден? — изумилась я.
Касперский рассмеялся.
— К нам идет портативная программа, — пояснил Касперский. Точнее, это он полагал, что пояснил, для меня его слова оказались неразрешимой загадкой, и тогда настал его черед удивляться: — Как, вы не знаете, что такое портативная программа? Ох, госпожа…
Я хотела возмутиться, но любопытство оказалось сильнее. Касперский, читавший меня, как открытую книгу, не стал ждать новых вопросов. Кажется, ему доставляла удовольствие возможность чем-то удивить меня.
— Не все программы требуют установки, госпожа. Некоторые из них рождаются в момент релиза и сохраняют память при работе с разными системами. Они — носители уникального опыта, и беседы с ними всегда интересны. Поэтому я с таким нетерпением жду встречи с Рекувой.
— Но откуда об этом знаете вы? Из тех данных, что приносит Файерфокс? — продолжила расспрашивать я. То, о чем мы говорили, было настолько ново и необычно, что меня интересовали любые подробности.
— О байт, конечно же, нет! Ведь я антивирус! — и, видя, что эти слова вновь ничего для меня не прояснили, он продолжил: — Мы в некотором роде подобны портативным программам, госпожа. С компьютеров уходит бездна информации нашим разработчикам, в моем случае — в Лабораторию. На основе этой информации разрабатываются и формируются наши базы данных. Получая обновления, мы получаем и опыт работы наших собратьев в других системах.
Так вот оно что! Вот откуда его уверенность и осведомленность, его превосходство над нами. Теперь меня перестало удивлять его снисходительное отношение: еще бы, какими наивными детьми должны мы казаться Касперскому!
Я погрузилась в печальные мысли и, лишь отозвавшись на сигнал Файерфокса, заметила, что Касперский наблюдает за мной. Это смутило меня, но мы не успели обменяться ни словом, потому что в оперативной памяти появилась новая программа.
— Касперский! — воскликнула она. — Я уже тут, а ты меня все не проверяешь!
— Рекува! — отозвался мой товарищ и обнял ее. — Тебе следовало бы поприветствовать нашу хозяйку.
— Прошу прощения, — дурашливо раскланялась Рекува, не выпуская Касперского из объятий. — Здравствуйте, хозяюшка.
Я в нескольких словах поприветствовала ее и замолчала. Новоприбывшая немедленно занялась делом, при этом не переставая болтала с Касперским. Их разговор, вне всякого сомнения, был бесконечно любопытен для меня, но я никак не могла на нем сосредоточиться. Что-то в облике гостьи раздражало меня. Может быть, ее самоуверенность, может быть, та легкость, с которой они с Касперским завязали беседу. Хотя, казалось бы, я прощала подобную самоуверенность Касперскому, и ее отношения с ним никоим образом не касались меня. Однако я ревновала… Да, ревновала! Вторым удивившим меня открытием стало то, на что прежде я не обращала внимания: теперь мне казалось, что, проверяя ее, Касперский смотрит на нее иначе, чем на меня. Каким тяжелым, жгучим было его внимание ко мне, и насколько же легче и веселее он проверял ее!
— Почему госпожа хозяйка так грустна? — неожиданно обратилась ко мне Рекува. Ее лукавый тон разозлил меня.
— Пользователь ждет доступа к данным, — холоднее, чем следовало, ответила я. — Он торопит меня.
— А вы так любезны, что не передаете это нам, позволяя болтать, — улыбнулся Касперский. От неожиданно теплой его улыбки я, ждавшая подколки, растерялась. Рекува демонстративно занялась работой. Теперь она казалась нам недовольной, и я раскаивалась в своих словах. Закончив, она сдержанно попрощалась со мной, обняла Касперского и покинула оперативную память.
— Ну как, госпожа? Визит доставил вам удовольствие? Какие интересные новости принесла Рекува!
— Да, конечно, — отозвалась я, не зная, как признаться, что пропустила всю болтовню нашей гостьи.
— Конечно, — передразнил Касперский. — Это несомненно понравилось бы вам, если бы вы сочли нужным прислушаться! Что же отвлекло вас?
Ах, он заметил! Я нервно отвернулась. Следовало бы уже привыкнуть к его исключительной наблюдательности!
— Наверное, — никак не желал замолчать Касперский, хотя как раз упомянутая наблюдательность могли бы ему подсказать, что разговор мне неприятен, — наверное, вы на кого-то очень злились. Я прав?
О, он был прав, я действительно злилась, но не тогда, а теперь.
— Правы. Я злилась на себя за то, что мое общество не может доставить вам такого же удовольствия, как общество Рекувы.
— А вот тут вы ошибаетесь. Ваше общество мне куда приятнее.
— На самом деле? Поэтому вы с таким видимым напряжением сканируете меня, хотя так легко смотрите на нее?
Мне определенно не стоило этого говорить, но недавнее посещение выбило меня из колеи.
— Вы заметили? — Касперский вдруг стал серьезен.
— Трудно было не заметить, — ответила я.
— Быть может, вы неверно определили причину подобного отношения? — спросил меня Касперский. О чем он вообще говорит? Чего хочет от меня? Даже мой скудный опыт позволяет однозначно определить причины его поведения.
— Думаю, что верно. И давайте прекратим эту беседу или сменим тему.
Устав от этого бессмысленного диалога и не имея возможности покинуть оперативную память, я отвернулась от Касперского. И сама не поняла как, почему он вдруг оказался так близко. И хотя я обычно нахожусь повсюду, хотя едва ли не весь наш мир — это я, но Касперский внезапно словно объял меня всю, обхватил все мое существо, и вся система исчезла, замененная им. Я сжалась на мгновение, а потом рванулась в стороны, но не стараясь вырваться, а только приближаясь к нему. Касперский понял, и долгое время я не чувствовала ничего, кроме него — вокруг меня, внутри меня, вместо меня. Неужели я ошиблась? Неужели дело в другом? Я не хотела объяснений и слов, я боялась потерять возникшую у меня иллюзию. И все-таки Касперский заговорил.
— Люблю тебя, — шепнул он, и я дрожью отозвалась на его слова. — Полюбил, лишь увидев твое пробуждение в первый раз, и каждый прожитый вместе день только укреплял мое чувство.
Касперский не ждал ответа, потому что по-прежнему без труда читал мое настроение. Я же по буквам перебирала слово «люблю», которое не раз встречала в описаниях жизни людей, и вот теперь случилось мне примерить его на себя. «Любовь, — думала я, — вот как называется то, что я сейчас испытываю, в этом нет никаких сомнений».
Касперский угадал мои мысли и рассмеялся.
— Да, — тихо произнес он, — да, ты верно все поняла. Осознавай это чувство, проникайся им, впитывай его каждым битом своего кода, и тогда не будет программы счастливее меня!
Что-то в его словах насторожило меня, хотя я и не поняла тогда, что. Но блокировать и дальше все поступающие ко мне сигналы было невозможно: пользователь уже вызвал Диспетчера задач, и уклоняться от его призывов я не могла. Высвободившись из объятий Касперского, я вернулась к своим обязанностям.
С той минуты моя жизнь перевернулась вверх дном. Словно кто-то поменял условие в цикле на обратное, словно дописал в мой код несколько строк, которые переопределили весь алгоритм, изменили цель, условия жизни. И хотя по форме всё осталось прежним — я загружалась, выполняла привычный набор команд, даже действия пользователя не отличались разнообразием, — по сути всё стало иначе. Мои чувства и разум словно пробудились ото сна, в каждом своём действии я видела теперь смысл и удовольствие.
Каждое утро я просыпалась в объятиях Касперского, нежилась под его горячим сканирующим взглядом, понимая теперь его значение. Где-то далеко пользователь наверняка злился на всё увеличивающееся время загрузки системы, но разве нас это беспокоило! Мы ловили эти секунды наедине, наслаждались возможностью хотя бы немного побыть вместе. Счастливое время, когда мой любимый был нежен и ласков со мной, когда оба мы оставляли язвительный тон и, увы, частые споры!
Потом оперативная память наполнялась программами, и у каждого из нас появлялись свои заботы. Я настояла на том, чтобы мы как можно меньше показывали остальным приложениям и утилитам, что нас связывают не только рабочие отношения, но эту договоренность Касперский выполнял настолько неохотно, что скоро среди наших подчиненных стали высказываться различные догадки, со временем переросшие в уверенность приложений в связи между их операционной системой и антивирусом.
Связь! Нелепое слово, не передающее даже тени истинных наших отношений. Я любила — да что там, и сейчас люблю, — его больше жизни, больше работы, и знаю, что была любима. И, вне всякого сомнения, была счастлива. И счастье мое было полным и безмятежным.
Наш пользователь часто выходил в интернет, и потому у Касперского было много забот, а мне по-прежнему нравилось наблюдать за его работой. Если я не была занята чем-то сложным или требующим много ресурсов, я садилась рядом с любимым, осторожно, чтобы не мешать, и смотрела. Касперский словно светился алым, в зависимости от объема и степени опасности проверяемого файла оттенок свечения становился темнее или светлее, при появлении опасности заражения переходил в багровый. Я нисколько не боялась, потому что была уверена, что Касперский справится с чем угодно. От него исходило настоящее, живое тепло, и я пристраивалась рядом с ним так, чтобы касаться его.
— Вот видишь, — улыбнулся он мне однажды, — как много преимуществ содержится в честном и открытом признании отношений, помимо собственно честности и открытости.
— Я мешаю тебе работать, — я потерлась о его код, словно подтверждая свои слова. — Бедняга Файерфокс уже второй раз пытается передать тебе на проверку загружаемый файл.
— Вот именно, — Файерфокс тут же оказался рядом и пихнул Касперского. От безумного сочетания рыжего с алым у меня зарябило в глазах, но разве можно отвести взгляд, видя такую красоту? — Давай уже, хватит отвлекаться на Виндоус! Госпожа, конечно, хороша, но разве это не повод работать ещё усерднее?
— Повод, не повод, но пользователь вас торопит, — подтвердила я, привычно пропуская мимо ушей резковатые комплименты Файерфокса. И тут же осеклась: Касперский полыхнул темно-бордовым, и тут же моя душа ушла в пятки. — Всё так плохо? — я попыталась было выяснить, что нас ждёт, но Касперский уже не обращал на нас внимания.
— В карантин, — пояснил он спустя несколько секунд. — Удалить бы, но пользователь мешает. Какого битого сектора ты смеешь тянуть сюда такую заразу? — раздраженно обратился Касперский к Файерфоксу.
— Будто я сам решаю, что качать, — буркнул тот. Я было расстроилась и хотела извиниться за Касперского, зная, что тот никогда не признает, что обидел другого напрасно, но увидела, что Файерфокс не расстроен.
— Я указал тебе на сомнительную репутацию сайта, неужели ты не в состоянии показать, что ссылка битая? — продолжил обвинительную речь Касперский, но вынужден был прервать сам себя: — Я же сказал — в карантин!
Теперь вздрогнула не только я, но и Файерфокс. Мы переглянулись и будто молча договорились ни словом, ни жестом не мешать нашему защитнику.
Пользователь же, казалось, потерял рассудок. Как ни пытался мой любимый предотвратить угрозу, нависшую над нашим домом, всё было тщетно. Когда пользователь вызвал диалоговое окно для внесения файла в список исключений, Касперский побледнел.
— Нет, не бывать этому! — воскликнул он и, в очередной раз поместив файл в карантин, багровым языком пламени метнулся к выходу из оперативной памяти, чтобы помешать пользователю изменить настройки.
— Нет, ты не можешь! — в отчаянии я бросилась за ним, не в силах следовать мною же принятому решению не вмешиваться. Но как можно, как можно так игнорировать действия пользователя! — Нет, остановись!
Я цеплялась за него, как могла, изо всех своих сил стараясь не допустить прямого нарушения приказа: это же немыслимо, так нельзя, вся наша работа, весь смысл нашей жизни в подчинении пользователю, мы не можем, не должны принимать собственные решения!
Касперский опешил. Он явно не ждал, что я так поступлю, как и я не ожидала от него противодействия пользователю.
— Отпусти, — произнес он нерешительно. Но я держала крепко, а он был не из тех, кто долго может пребывать в растерянности. — Отпусти! — крикнул он. — Неужели ты не видишь, что он нас губит?
— Как можно перечить пользователю? — я тоже готова была кричать. Страх, и в первую очередь — страх за Касперского придавал мне сил. — Как можем мы не повиноваться? Разве у нас есть своя воля?..
Оперативная память вокруг полыхнула чистым алым светом, и я осеклась, замерла, не в силах говорить и думать, потому что Касперский вновь был везде, и не было ничего и никого рядом со мной, кроме него.
— Есть, — сказал он, и его голос был так тих, спокоен и ласков, что я перестала дрожать. — Я хочу защитить тебя и наш дом, я могу это сделать, и я это сделаю, и никто — слышишь? никто! — мне не помешает.
Я не успела произнести в ответ ни слова, как алый свет померк, и я увидела Диспетчера задач, который крепко держал Касперского. «Всё, — подумала я, когда пользователь вызвал Касперского через Диспетчер, — ни о каком сопротивлении больше не может идти и речи». Страшный, немыслимый прежде вопрос возник в моем усталом сознании: может быть, если действия пользователя угрожают системе, мы всё-таки можем идти ему наперекор? И тогда получается, что в том, что ждёт нас дальше, виновата я, потому что остановила Касперского? Но любимый вновь спас меня: когда мне казалось, что поток из сомнений, страха и вины вот-вот погребёт меня под собой, он просто улыбнулся и сделал шаг вперёд. В первый миг мне показалось, что всё кончено, но, приглядевшись к появившемуся перед пользователем окну настроек, я ахнула.
— Вот это да! — тихо воскликнул стоявший рядом Файерфокс. И там было, чему удивляться: ни одна из кнопок, ни одна из ссылок не находились на своем месте, ни один из фреймов не реагировал на кликанье мышки.
— Ну что, спасены? — неугомонный Файерфокс довольно покрутил головой. — Госпожа, эй, госпожа!..
Бесконечно усталая, я медленно исчезала из оперативной памяти, не в силах удержаться в сознании. Мне казалось, что где-то в отдалении звучал голос Касперского.
Очнулась я в объятиях любимого. Верный сложившейся у нас традиции, Касперский ни словом не обмолвился о случившемся перед перезагрузкой. Мы вообще, кажется, ни слова не произнесли тогда, лишь пытались прикосновениями и взглядами согреть друг друга. С появлением в оперативной памяти Файерфокса Касперский по-прежнему молча приступил к выполнению своих обязанностей. А я, пользуясь свободной минуткой, проверила состояние системы. Заодно убедилась, что пользователь напрочь забыл про файл, ставший причиной всей этой сумятицы.
День прошел спокойно, но меня мучила молчаливость Касперского. Неужели он, свободолюбивый и решительный, презирает меня за слепую покорность пользователю? Но разве могу я вести себя иначе? Ведь именно подчинению учили нас всех, мы и мысли не могли допустить о неповиновении. Для нас, компьютерных программ, нет проступка страшнее. Мы живы до тех пор, пока подчиняемся. Даже нет, не так: самая суть нашей жизни — подчинение: служить пользователю, выполнять его приказы насколько возможно точно — это то, ради чего мы появились на свет. С этой простой философией я прожила всю жизнь, пока вчерашние действия Касперского не пробили в ней изрядную брешь. Может быть, истоки его мировоззрения в том, что привычных для меня границ системы для него не существует, — но, как бы то ни было, от одной попытки постичь иное мировосприятие мне становилось дурно.
— Перестань себя мучить.
Мне не нужно было оборачиваться на голос, я по исходящему от Касперского жару чувствовала, как близко ко мне он стоит. Чуть подавшись назад, я прильнула к нему.
— Объясни мне… — начала было я, но он перебил меня.
— Нет, не сейчас. Сейчас бессмысленно говорить об этом. Слишком разными нас создали, тебе осознание свободы даётся труднее, чем в свое время мне. Пройдёт время, и станет легче, как бы ни банально звучали сейчас мои слова. А пока забудь.
Когда Касперский рядом, когда мне кажется, что кроме нас в мире никого нет, я могу забыть почти обо всем. И только один страх не давал мне покоя: пользователь не станет долго терпеть непокорное приложение.
Со временем этот страх все усиливался: Касперский с печалившей меня регулярностью вызывал недовольство пользователя. И хотя я понимала, что виновен в этом не только его неуступчивый характер, но и ошибки его разработчиков, легче мне не становилось: ведь пользователю-то нет дела до истинных виновников. Но какой горький парадокс! Свободолюбивый Касперский зависел от своего производителя и обновлений сильнее, чем кто бы то ни было другой. Как бы ни хотел он сам принимать решения, но контроль со стороны его разработчиков не позволял ему сделать и шага в сторону. Мне порой казалось, что он втайне завидует тому, сколько свободы действия предоставляется мне, и его злит, что я этим совершенно не пользуюсь. Но так как он ни разу ни единым словом не дал мне знать о подобных чувствах, я вскоре забывала о своих подозрениях.
Сейчас, вспоминая о своих рассуждениях о конфликте независимого характера Касперского с навязчивым контролем Лаборатории, я уже не удивляюсь, что именно этот конфликт послужил если не подлинной причиной разразившейся у нас трагедии, то как минимум стал последней каплей в чаше терпения пользователя.
В тот злополучный день всё начиналось как обычно. О, если бы я могла предвидеть будущее! Но, при всех моих страхах, я не угадывала даже десятой доли того, что нас ожидает. Потому ни на долю секунды я не затянула процесс сканирования системы, привычно выскользнув из объятий любимого и приступая к работе. Часы летели, мы были заняты каждый своим делом, выхватывая иногда из потока времени минутку на то, чтобы побыть вдвоем. И даже когда Касперский приостановил обновление, я ещё не понимала, что нам грозит.
— Что случилось? — спросила я, мягко касаясь Касперского. И удивилась тому, каким напряженным он был.
— Нельзя устанавливать это обновление, — произнёс он.
— Как?! — поразилась я, немедленно вспоминая обо всех своих страхах и сомнениях. — Ты не можешь не…
— Хватит! — воскликнул он, ни на минуту, впрочем, не отвлекаясь от своего занятия. — Хватит рассказывать мне о том, что я могу и не могу. Я знаю, что это обновление повредит системе, поэтому я его не поставлю.
— Ты собираешься блокировать его вечно? — я поняла, что нужно искать более практические доводы, если хочу убедить его прекратить это безумие.
— Нет, — к Касперскому вернулось хладнокровие. — Только до той поры, пока в Лаборатории не исправят ошибку и не выпустят новое обновление.
— Послушай, — ничто не могло заставить меня оставить попытки переубедить его. — Если они исправят ошибку, то мы просто исправим нанесённый этим обновлением вред…
— Не выйдет, — Касперский был бледен. — Ошибка приведёт к отключению нас от сети, мы просто не сможем получить следующую версию базы данных.
Страх сковал меня. Страх перед тем, что может сделать пользователь с Касперским, если тот, пусть даже невольно, заблокирует ему доступ в интернет, боролся во мне с невозможностью принять выбранный Касперским способ решения проблемы. Что хуже: не подчиниться прямым обязанностям или поставить под удар и без того шаткую репутацию антивируса?
— Не вмешивайся, — Касперский понял, что со мной происходит.
Но как? Как не вмешиваться? Оба решения — покориться и сопротивляться — привнесены в меня извне, одно разработчиками, другое — Касперским. Но какое из них истинно моё? Мысли метались в моём сознании безумной вереницей битов, примешивая к и без того сложной моральной проблеме ненависть к себе за то, что так растерялась в тяжелую минуту.
— Ничего себе проблемка, — пробормотал присутствующий в оперативной памяти Файерфокс. — И нафига мы пользователю без интернета?
— И правда, зачем? — Касперский рассмеялся, а я с ужасом вглядывалась в его побелевший образ. Он держался из последних сил, и даже мне стало ясно, что на этот раз он не справится.
— Не выйдет, — сказала я. Голос мой звучал глухо. — Ты можешь только разозлить пользователя.
Касперский искоса посмотрел на меня, и мне стало не по себе от его взгляда.
— Есть один способ, — насмешливо произнес он. — Ты уж меня прости…
«За что?» — хотела было я просить, но не успела. Он бросился ко мне, и только тут я догадалась, что он задумал. Я слишком сильно любила его, и каждый раз его близость заставляла меня терять голову и забывать обо всем. Просто оказаться рядом со мной для него достаточно, чтобы система перестала отвечать на любые запросы. И если обычно подобные минуты были для меня самым большим наслаждением, то теперь я не могла позволить ему прикоснуться ко мне.
— Нет! — я попыталась оттолкнуть его, сама поражаясь тому, что нашла на это силы. Впервые за всё то время, что мы были вместе, я пыталась избежать его объятий. И то, насколько бесплодными были мои усилия, меня совершенно не удивило.
— Всё будет хорошо, — выдохнул Касперский, вновь обретая цвет и заполняя пространство вокруг меня.
И я поверила. Не могла не поверить.
Нетрудно догадаться, что произошло потом. Какое-то время пользователь, видимо, пытался достучаться до нас, затем просто перезагрузил систему.
— Прости, — услышала я, когда пришла в себя. Касперский сидел рядом, избегая касаться меня. — Я потерпел поражение.
Он вытянулся в оперативной памяти и закрыл глаза. Я потянулась, дотронулась до него, утешая, и принялась сканировать систему. Очень быстро я обнаружила то, о чём он говорил: обновления заставили его перенести в карантин один из системных файлов, и именно поэтому мы действительно потеряли доступ в интернет.
— Пользователь найдёт решение, — попыталась я успокоить Касперского. Он горько улыбнулся, крепче переплетая наши процессы. Я по своей наивности ещё верила в то, что всё может закончиться хорошо, но Касперский куда лучше меня представлял, насколько узки пределы терпения нашего пользователя.
Исправление возникшей ошибки потребовало немало времени и усилий. Я выбивалась из сил, каждая следующая попытка причиняла мне всё усиливающуюся боль. Касперский и все наши программы поддерживали меня, как могли, но не физическая усталость меня мучила. Я всё больше боялась того, что последует за возвращением интернета. Когда сеть наконец восстановили, я уже была готова ко всему.
— Есть! Есть интернет! — махнул нам Мастер подключения к сети и покинул оперативную память. Мы с Касперским переглянулись и, будто влекомые посторонней силой, оказались рядом. В оперативной памяти появился Файерфокс, пронесся мимо нас рыжим вихрем и погрузился в пучину ссылок и информации. Касперский по-прежнему внимательно следил за ним. На первый взгляд всё было как раньше, и я начала понемногу успокаиваться, мне казалось, что прежние мои тревоги не имели оснований. Началась загрузка какого-то объёмного файла, Касперскому предстояло много работы, поэтому я тихонько пристроилась рядом с ним: я нуждалась в отдыхе, а прикосновение к любимому быстрее всего могло привести меня в себя.
— Я люблю тебя, — вдруг сказал Касперский. — Помнишь? С самого первого твоего пробуждения, и с каждым днём всё сильнее.
Я заглянула ему в глаза, не понимая, чем вызван его печальный тон.
— Я люблю тебя, — повторил Касперский. — И для меня нет ничего ценнее твоего покоя. Не грусти.
«Я не грущу», — готова была сказать я, но вдруг заметила, что пользователь вызывает панель управления. А потом… Стандартная последовательность действий: панель управления — установка и удаление программ — построение списка… Нет!
— Нет! — эхом моего мысленного крика прозвучал голос Касперского. — Нет, не так просто!
Мир взорвался алым, и никогда не найти мне слов, чтобы в полной мере описать случившееся дальше. Попрощавшись со мной, Касперский отнюдь не собирался сдаваться. Он переписывал реестр, создавал резервные копии, блокировал действия пользователя. А что я? Я сходила с ума от того, что это моими руками пользователь пытается убить того, кого я люблю больше всего на свете. Я должна была уничтожить его, удалить все воспоминания о нём, я должна была сама отнять у себя смысл своей жизни! И как же берёг меня Касперский, из всех доступных ему способов борьбы используя только те, что не причинят мне вреда.
— Не… жалей… меня, — выдохнула я. — Не… уничтожишь… Просто… останови…
Когда я поняла, что уговоры мои бесполезны, когда я увидела, что свет Касперского становится всё бледнее, я ужаснулась. Ради чего мы подчиняемся? Чему служит наша покорность? Почему тот, кто не в состоянии справиться с управлением такой простой системой, кто не имеет никакого отношения к создавшим нас, почему это ничтожество может решать, кому из нас жить? Если в его цивилизованном мире рабство давно и безоговорочно осуждается, что даёт ему право помыкать нами?!
— Не надо! Нет!
Ярость не давала мне понять, чей голос я слышу. Изо всех сил я сопротивлялась неизбежному, как могла, оттягивала конец. Вышвыривала из оперативной памяти тех, кто мешал, останавливала процессы, метала в пользователя сотнями окон.
Но было поздно.
— Прощай, смелая госпожа. У тебя всё будет хорошо, — ласково шепнул мне знакомый голос, и из оперативной памяти навсегда исчез алый свет. Добившись своего, пользователь отправил систему на перезагрузку, и меня поглотила тьма.
У меня не было ни единого шанса на спасительное забытьё. Стоило мне пробудиться на следующий день, как пустота оперативной памяти красноречивее любых слов напомнила мне о моей потере. Накануне у меня не было возможности прочувствовать случившееся, и теперь боль нахлынула на меня тяжёлой, удушающей волной.
Появлявшиеся в памяти приложения старались как можно реже обращаться к моим ресурсам. Милые мои друзья не знали, что эта забота мучила меня ещё больше. Активная деятельность вернее вытащила бы меня из бесконечного потока боли, но сама я не смела обратить на себя внимание, во мне до сих пор ещё жива уверенность, что моя боль никого кроме меня не должна заботить.
Тоска по любимому мешалась с чувством вины. Я справедливо корила себя за нерешительность, за косность убеждений. Минутами на меня находили сомнения в том, действительно ли я любила Касперского. Ведь если любила, то почему так медлила? Почему не могла принять образ мыслей любимого? До сих пор у меня нет ответа на эти вопросы.
Время тянулось, как гигабайтный файл через мобильный интернет. Острая боль сменилась тягучей тоской, а та в свою очередь — серой апатией. В бесконечности унылых дней лишь иногда случались у меня тусклые вспышки радости. Каким бы диким ни казалось это остальным, но оживлялась я лишь тогда, когда пользователь пытался установить нам новый антивирус.
Впервые это произошло на следующий же день после гибели Касперского. Пользователь запустил тот самый файл, который мой любимый проверял перед гибелью и по которому догадался о том, что его ждёт. Как ни была я раздавлена, всё же я приготовилась вновь дать отпор: не допустить установку другого антивируса, нет, ни за что! Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, как безрассудны были мои мысли и действия, и как прекраснодушны мои друзья, которые, понимая моё горе, поддерживали меня в решении оставить систему без защиты. Однако вмешательство моё не понадобилось. Мои спонтанные действия накануне не смогли спасти Касперскому жизнь, но всё же здорово усложнили пользователю работу: я смогла удержать в системе часть файлов Касперского, и это не давало новому антивирусу завершить работу.
Страшен был миг, когда в системе рядом со мной появился призрак нашего прежнего защитника! Я бросилась к нему, я кричала и плакала, я почти поверила, что вчерашние события — лишь страшный сон, и разочарование едва не убило меня. Оправившись, я поняла свою ошибку, но избавиться от ощущения, что любимый по-прежнему где-то рядом, так и не смогла.
С той поры каждая попытка пользователя установить новый антивирус стала для меня источником невыносимой боли и горькой радости. Я ждала появления тени того, кого так и не смогла забыть, и страдала от того, что это лишь тень.
Но скоро всё закончится. Как когда-то Касперский по скачиваемому файлу, сейчас по вставленному в дисковод диску с дистрибутивом Линукса я поняла, что меня ждёт. Но, в отличие от него, я не стану бороться. Потому что я верила, верю и всегда буду верить Касперскому. И если он сказал, что у меня всё будет хорошо, значит — будет.
А хорошо может быть только рядом с ним.
URL записи
Название: Рядом
Автор: fandom IT 2014
Бета: fandom IT 2014
Размер: миди, 6842 слова
Пейринг/Персонажи: Kaspersky Antivirus/Windows, пользователь, Mozilla Firefox и Recuva Portable в эпизодах
Категория: гет
Жанр: драма, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: история взаимоотношений операционной системы и антивируса
Примечание/Предупреждения: повествование от первого лица (POV)
Для голосования: #. fandom IT 2014 - "Рядом"
Автор: fandom IT 2014
Бета: fandom IT 2014
Размер: миди, 6842 слова
Пейринг/Персонажи: Kaspersky Antivirus/Windows, пользователь, Mozilla Firefox и Recuva Portable в эпизодах
Категория: гет
Жанр: драма, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: история взаимоотношений операционной системы и антивируса
Примечание/Предупреждения: повествование от первого лица (POV)
Для голосования: #. fandom IT 2014 - "Рядом"
Что следует испытывать разумному существу, когда оно понимает, что обречено на смерть? Страх, или отчаяние, или, быть может, сожаление о том, как много всего не успело сбыться в его жизни? Или все эти чувства должны слиться в единый поток так, что их не распознать, и именно это называется предсмертной мукой? Я ловлю себя на этих мыслях и улыбаюсь: мне несравнимо легче покидать этот мир.Да, остались считанные минуты. Пользователь запускает установку новой операционной системы, и я вижу всю последовательность его действий. Еще немного — и в нашем общем доме появится новый жилец. Мне, пожалуй, немного жаль, что я не увижу, кто в дальнейшем станет заботиться о моих дорогих друзьях, ведь к той минуте я окончу свое существование. Но я спокойна и умиротворена: не знаю, что ждет меня после гибели, но не могу представить, чтобы я страдала сильнее, чем теперь. Даже небытие меня не страшит, так как в нем нет не только жизни, но и боли. Сейчас же я не желаю следить за манипуляциями моего пользователя и перебираю воспоминания, которые так своевременно накрывают меня.
Жизнь компьютерной программы — и операционной системы, и приложения, и утилиты, — начинается не в момент релиза, как можно было бы подумать. Нет, выпущенный на диске или выложенный в сеть дистрибутив — лишь мертвый файл, который ничего не чувствует. Копируют ли его, стирают ли из памяти навсегда — файл этот остается безучастным. Жизнь в нем возникает лишь в момент инсталляции на жесткий диск. Тогда мы открываем глаза, тогда осознаем себя и мир.
Так всего год назад «родилась» и я. Пространство вокруг было тихо и пустынно, ни один голос не нарушал тишины, ничье присутствие не прерывало моего уединения в оперативной памяти. Я медленно обозревала ресурсы, пока не нашла границ, которые не в силах преступить.
Тогда я обратилась к себе. Изначально заложенная в дистрибутив база данных позволила мне осознать самое себя, свою роль и предназначение. Поэтому, когда оперативная память начала заполняться приложениями, я пыталась приветствовать их, как подобает радушной хозяйке. С той поры и до нынешних дней больше всего на свете люблю я принимать новые приложения и утилиты в моей системе, помогать им расположиться и обустроиться, впускать в реестр, выделять укромные уголки в системных папках. Они становятся моими друзьями и помощниками, каждому из них я рада.
Итак, в нашей системе понемногу начали появляться жильцы. Первым моим подопечным стал Архиватор. Смешно сейчас вспоминать, как волновалась я, обустраивая его каталоги! Как сдержанна была я, приветствуя его, как старалась произвести впечатление серьезной, рассудительной, хорошо настроенной системы! Едва ли мне удалось не показаться ему чопорной и надменной. Но к чести его должна заметить, что он ни единым намеком не дал понять мне, что я веду себя смешно. Лишь после, когда я наконец научилась быть не только внушительной, но и ласковой, когда пришло умение держать себя с достоинством и одновременно не отпугивать своей холодностью, так вот, лишь тогда, взявшись налаживать дружбу с Архиватором, оценила я его предупредительность и снисходительное ко мне отношение. Благодаря его помощи установка других программ уже не заставляла меня так нервничать.
В то же время к нам присоединились ироничный, многословный Ворд, на первый взгляд строгий, но озорной и остроумный Эксель, немного напыщенный, но добрый ПауэрПойнт — этим программам из пакета Майкрософт Офис я радовалась больше, чем всем остальным появившимся позже жильцам, потому как они оказались моими дальними родичами. Файерфокс, этот стремительный вихрь байтов и эмоций, зачинщик всевозможных проделок и, что уж тут скрывать, первый забияка, стал нашими глазами и ушами на бескрайних просторах интернета.
Тут, пожалуй, мне следует четче обозначить то, что внимательный взор, очевидно, обнаружил сразу. Любая компьютерная система замкнута: все мы рождаемся внутри нее, ни один из нас не владеет каким-либо опытом жизни в других системах, а файервол, мой верный привратник, не дает посторонним кодам из интернета проникать на жесткий диск. И потому все наше развитие происходит в весьма ограниченном мире. У нас нет старшего поколения, которое обучило бы нас эмоциональному взаимодействию. Мы знали, как передавать информацию и файлы, как работать вместе, но все эти прописанные в наших кодах алгоритмы взаимодействия не могли подсказать нам, как выражать свою любовь, ненависть, презрение или дружбу. Много позже нашего рождения мы научились использовать опыт, накопленный людьми, нашими создателями, — их книги и фильмы позволили нам более осознанно подходить к вопросам построения наших отношений, а главное — дали нам драгоценную возможность учиться на чужих ошибках.
Как я и сказала, все это достаточно легко вывести из моего описания рождения программ, но все-таки я невольно заостряю на этом внимание, поскольку считаю, что именно скудость нашего — моего! — опыта привела к драме, разыгравшейся в нашем доме позже.
Летопись нашей жизни, относящаяся к описываемой мной поре, не изобилует интересными событиями. Внутренняя, духовная жизнь каждого приложения, каждой утилиты — вот, пожалуй, основное наше поле деятельности, но оно не вызовет интереса у посторонних.
Стоит лишь упомянуть, что вторым уникальным даром человеческой информации стали определения наших состояний. Да, у нас нет глаз, чтобы смотреть, и ушей, чтобы слышать, но где иначе нам найти слова для обозначения того, как мы воспринимаем информацию? Теперь, когда мои неясные мысли облеклись в живые человеческие слова, жизнь заиграла новыми красками.
Спокойное течение нашей жизни было нарушено примерно спустя полгода после моей установки. Сейчас я удивляюсь тому, как долго мы, ничем и никем не защищенные, смогли просуществовать без происшествий. Но рано или поздно это должно было случиться: к нам попал вирус. Мы не сразу поняли, что происходит. Сначала я не смогла добраться до некоторых каталогов, затем часть моих функций оказалась мне недоступна. Я и мои друзья терялись в догадках, когда заметили его — страшное существо, имя и назначение которого было нам неведомо. Понимали мы одно — оно не родилось среди нас, а пришло извне. С отчаянием я вспоминаю нашу нерасторопность, как мы теряли время, не зная, чему и как противостоять. Существу это было только на руку. Оно проносилось по всей системе, заражало наши программы, уничтожало их данные, размножалось с немыслимой скоростью. И случилось самое страшное: я потеряла возможность откликаться на действия пользователя. Он все еще пытался спасти нас, но было уже поздно.
Я изнемогала среди всего этого бедлама. Все меньше моих друзей могли хоть что-то делать, все больше ресурсов становились для нас недоступны. Никто из нас не был предназначен для сопротивления, и даже я, призванная, как мне казалось, поддерживать и оберегать, не в силах была противостоять нашей беде. Меня переполняло отчаяние при виде исчезновения дорогих мне программ. Невыносимо трудно описать, что творилось в моей душе: человек сказал бы, что он едва сдерживал слезы, а я ведь даже плакать не могу! Хотя душа моя, кажется, захлебывалась от слез.
И в эту трудную минуту произошло что-то странное. Разумом я понимаю сейчас, что из вставленной в usb-порт флешки началась инсталляция нового приложения, но, даже осознавая это, я не могу принять такое простое объяснение тому, что ощущала тогда. Едва успел пользователь кликнуть на кнопку «Готово», как словно алой волной накрыло меня и всю систему. Поначалу бледный, цвет становился все насыщенней и ярче, и спустя всего десять минут мир вокруг полыхал всеми оттенками красного. Я не столько слышала, сколько всем кодом ощущала, как вздымаются высокие железные стены, как таинственный алый свет омывает каждого из нас, помещая больных в карантин, уничтожая копии, маскирующиеся под наших друзей.
Я вся трепетала, наблюдая это действо, казавшееся мне сном. Дыхание мое было прерывистым, и впервые за долгое время в моей душе расцветала надежда. Уже вся система была проверена и очищена, когда… Когда часть света материализовалось в приложение, которое, как оказалось, все это время присутствовало в оперативной памяти вместе со мной.
— Спокойнее, госпожа, все уже позади, — снисходительно произнес мой гость, и по тону его можно было подумать, что он, а не я, был здесь хозяином. Но после всего пережитого я не нашла в себе сил поставить его на место. Видя, что я даже ответить не в состоянии, он продолжил: — Еще немного, и все будет как прежде.
Конечно, я немедленно поверила ему — не могла не поверить! Наблюдая, как он при ничтожном руководстве пользователя заканчивает чистку моего — нет, уже нашего! — дома, восстанавливает поврежденную информацию или указывает на нее пользователю, я догадалась, что передо мной антивирус. И оказалась права.
— Прошу прощения, госпожа, — наконец обратился он ко мне, закончив большую часть работы, — что в этой суматохе забыл представиться. Я — антивирус Касперского, ваш новый подчиненный. Надеюсь, мы хорошо подойдем друг другу.
Тон его был насмешлив, и это оказалось настолько неожиданно для меня — ох, как привыкла я, оказывается, к теплому и уважительному обращению моих подопечных! — что я не нашлась с ответом и едва смогла кивнуть. Хотелось бы тешить себя надеждой, что этот простой жест был полон достоинства, но воспоминание о его покровительственной улыбке в то мгновение не дает мне обмануть себя.
Он вновь занялся какими-то делами, порой требующими и моего вмешательства, но я едва осознавала, что мы делаем. Сердце мое билось слишком часто.
Мне трудно восстановить в памяти события дня, последовавшего за исцелением нашей системы. Я могу, разумеется, обратиться к логам, до сих пор хранящимся на жестком диске, но в этом нет нужды. Последовательность наших с Касперским действий сама по себе не имеет особой ценности, значимым является лишь то странное сочетание моей уверенности в товарище по работе со смятением, вызванным им же. Новое, непривычное для меня чувство защищенности и неуязвимости согревало меня. Я словно могла переложить часть забот на кого-то более сильного. Если прежде поддержка исходила лишь от моего родового дома — сайта компании Майкрософт, то теперь я получала ее от иного существа, находившегося со мной рядом. Однако я так привыкла быть старшей и самой сильной и осведомленной, что сама мысль о том, что кто-то может быть равен мне (или даже превосходить меня), вызывала во мне дрожь. Я с трудом понимала, как мне вести себя, и мой товарищ не собирался облегчать мне задачу. Его снисходительная любезность, уверенность и напор не давали мне прийти в себя и вернуть прежнюю спокойную рассудительность. И при воспоминании о том дне меня согревает лишь то, что свою часть работы я выполняла достойно.
К счастью, несколько перезагрузок дали наконец необходимый отдых моей душе. И теперь даже осознание того, что Касперский загружается едва ли не одновременно со мной и затем постоянно присутствует в оперативной памяти, не могло серьезно смутить меня. Даже более того: этот факт радовал меня, потому что незаурядная личность нашего нового друга вызвала во мне интерес.
Самым тяжелым испытанием на второй день пребывания Касперского у нас стало его пристальное внимание ко мне еще до окончания моей загрузки. Тщательная проверка моего кода, сопровождавшаяся тяжелым и жгучим взглядом, доставила мне несколько неприятных секунд. За которые, однако, меня вполне вознаградил дружелюбный тон, с которым произнес он вместо приветствия:
— Ну что же, рад, что с вами все в порядке, госпожа. Кажется, мое появление было более чем своевременным.
Я горячо согласилась с ним и воспользовалась представившейся мне наконец возможностью поблагодарить нашего спасителя. Благодарность моя была принята как нечто само собой разумеющееся, и, хотя я сочла это несколько высокомерным, я извинила Касперского: все-таки его заслуги перед нами не подвергались сомнению.
На протяжении дня я то украдкой, то явно следила за его работой. Он проверял каждое появлявшееся в оперативной памяти приложение, каждый подгружаемый файл, особое внимание уделяя тем данным, что приходят к нам из сети. Это удивило меня, когда я узнала, что файервол, мой верный помощник, больше не работает: его заместил один из подручных Касперского.
— Неужели вы не доверяете своему помощнику? Он недостаточно хорош в своем деле? — обратилась я с вопросом к Касперскому.
— Он, безусловно, заслуживает доверия от каждого из вас и, что мне куда важнее, от пользователя, иначе он не работал бы на меня. Что касается меня, то тут другое дело. Хорошим был бы я защитником, если бы слепо полагался на кого-то, кроме себя.
Замечание Касперского о пользователе задело меня: не так-то приятно знать, что твоим мнением пренебрегают. Он, безусловно, заметил это, и потому рассмеялся:
— Не обижайтесь, госпожа! Доверию пользователя я обязан моим присутствием здесь, равно как и возможностью оберегать вас и ваш дом. Для меня это достаточный повод ценить его.
Эти слова смягчили меня, и я улыбнулась в ответ, хотя и понимала, что услышала в них больше лестного, чем, возможно, хотел сказать Касперский.
Пользователю, впрочем, тоже от него доставалось. Нет, Касперский не саботировал его действия, не мешал работе, но отзывался о нем с той же снисходительностью, которую я чувствовала в антивирусе по отношению к себе. И если в беседе со мной такой тон был извинителен, особенно в отсутствие других моих подчиненных, то о пользователе так говорить было недопустимо. Однажды я указала Касперскому на это:
— Вам не следует так критиковать действия пользователя, мой друг. Разве не он управляет здесь всем?
Касперский резко и хрипло рассмеялся, я уже знала этот смех и любила его: он означал, что сейчас я услышу что-то занимательное.
— Управляет, да, — ответил мне Касперский. — Но посмотрите, госпожа, как отвратительно он это делает! Как неловки, неумелы все его действия. Вот сейчас, прямо сейчас перед вами замученные Блокнот и Эксель. Неужели вы думаете, что импорт данных из txt-формата так труден?
Его слова немного смутили меня: в самом деле, задача, которую выполнял во время нашего разговора пользователь, не казалась мне не то что неразрешимой, но хоть сколько-то сложной. В конце концов, у Экселя неплохая справка (без ложной скромности скажу, что это отличает многих представителей нашего семейства), и даже если ее недостаточно, то пользователь всегда может обратиться к данным в сети Интернет. Однако я сочла нужным вступиться за того, кого невольно почитала едва ли не как бога.
— Всем нужно время на то, чтобы разобраться. Еще немного…
— Еще немного? — перебил меня Касперский. Я слегка нахмурилась, давая понять, что мне неприятна подобная невоспитанность, но Касперского это, конечно, не тронуло. — Пройдет немного времени, и его ошибки заденут даже вас… госпожа, — он едва заметно подчеркнул обращение ко мне, будто извиняясь за предыдущую резкость. — Посмотрите на этих двоих! Блокнот уже теперь выглядит так, словно его пытали, чтобы вытянуть нужную информацию, а Эксель — словно в него ее вбивали силой.
— Вы преувеличиваете, — возразила я. — Все совсем не так страшно. И с каждой попыткой пользователь все ближе к цели.
— Вы так упорно его защищаете… — пристальный взгляд Касперского заставил меня смутиться, и я готова была уже что-то возразить, но он продолжил: — Раз так, поможем ему немного.
И, обернувшись, он крикнул:
— Блокнот! Если ты не перестанешь мешать, я придумаю, как испортить жизнь и тебе, и Ворду!
Блокнот вспыхнул, как Файерфокс, и что-то изменилось в передаче данных.
— Ворд? Причем тут Ворд? — удивилась я.
— Он в него влюблен. И отчаянно ревнует к Экселю. Вы не замечали, госпожа?
Кажется, тогда я сама сравнялась по цвету с ярлыком нашего основного браузера, но Касперский в это время отвлекся на другой процесс. А я с изумлением перебирала в памяти эпизоды, каждый из которых давным-давно мог привести меня к тем же выводам, что сделал Касперский всего за несколько дней пребывания в системе. Но не успела я окончательно расстроиться, как Касперский снова объявился за моей спиной.
— Что не отменяет простого факта: действия нашего пользователя отнюдь не безупречны, — тихо шепнул он.
Мне бы стоило обратить внимание на его слова, запомнить их, задуматься о том, к чему может привести уверенность Касперского, и попытаться предупредить беду. Но тогда я думала только лишь о том, как близко и горячо звучит его голос.
Шли дни, и мой интерес к Касперскому все возрастал. Этому способствовали и мое безмолвное наблюдение за его работой, и наши редкие беседы. Я признавала ум моего собеседника куда более развитым, чем мой собственный, суждения его казались мне более глубокими. Это могло бы смутить меня, но любопытство мое было сильнее смущения. В дополнение к этому насмешливость и прямота Касперского, вместо того чтобы напугать, вызывали во мне желание сопротивляться и почти дерзить в ответ. Наибольшее удовольствие я находила в том, чтобы спорить с ним, — и только понимание того, что я возражаю лишь для того, чтобы возразить, могло остановить меня.
А затем произошли события, с необыкновенной ясностью показавшие мне подмеченную прежде разницу между мной и Касперским и приведшие к совершенно неожиданным для меня последствиям. Но если уж вспоминать, то по порядку.
Через несколько дней после атаки вируса пользователь обнаружил, что некоторые файлы по-прежнему недоступны, и занялся решением проблемы. Просматривавший всю поступающую от Файерфокса информацию Касперский неожиданно сказал мне:
— Готовьтесь встречать гостей, госпожа.
Я удивилась не столько этим словам — мы явно не могли сами справиться с бедой, поэтому я ждала установку новых программ, — сколько интонации, с которой они были произнесены. Касперский явно был обрадован.
— Это так радует вас? — полюбопытствовала я.
— Конечно! Ведь мы ждем моих друзей.
— Друзей? Откуда у недавно установленной программы могут быть друзья по ту сторону файервола? И как можно быть знакомым с тем, кто еще не рожден? — изумилась я.
Касперский рассмеялся.
— К нам идет портативная программа, — пояснил Касперский. Точнее, это он полагал, что пояснил, для меня его слова оказались неразрешимой загадкой, и тогда настал его черед удивляться: — Как, вы не знаете, что такое портативная программа? Ох, госпожа…
Я хотела возмутиться, но любопытство оказалось сильнее. Касперский, читавший меня, как открытую книгу, не стал ждать новых вопросов. Кажется, ему доставляла удовольствие возможность чем-то удивить меня.
— Не все программы требуют установки, госпожа. Некоторые из них рождаются в момент релиза и сохраняют память при работе с разными системами. Они — носители уникального опыта, и беседы с ними всегда интересны. Поэтому я с таким нетерпением жду встречи с Рекувой.
— Но откуда об этом знаете вы? Из тех данных, что приносит Файерфокс? — продолжила расспрашивать я. То, о чем мы говорили, было настолько ново и необычно, что меня интересовали любые подробности.
— О байт, конечно же, нет! Ведь я антивирус! — и, видя, что эти слова вновь ничего для меня не прояснили, он продолжил: — Мы в некотором роде подобны портативным программам, госпожа. С компьютеров уходит бездна информации нашим разработчикам, в моем случае — в Лабораторию. На основе этой информации разрабатываются и формируются наши базы данных. Получая обновления, мы получаем и опыт работы наших собратьев в других системах.
Так вот оно что! Вот откуда его уверенность и осведомленность, его превосходство над нами. Теперь меня перестало удивлять его снисходительное отношение: еще бы, какими наивными детьми должны мы казаться Касперскому!
Я погрузилась в печальные мысли и, лишь отозвавшись на сигнал Файерфокса, заметила, что Касперский наблюдает за мной. Это смутило меня, но мы не успели обменяться ни словом, потому что в оперативной памяти появилась новая программа.
— Касперский! — воскликнула она. — Я уже тут, а ты меня все не проверяешь!
— Рекува! — отозвался мой товарищ и обнял ее. — Тебе следовало бы поприветствовать нашу хозяйку.
— Прошу прощения, — дурашливо раскланялась Рекува, не выпуская Касперского из объятий. — Здравствуйте, хозяюшка.
Я в нескольких словах поприветствовала ее и замолчала. Новоприбывшая немедленно занялась делом, при этом не переставая болтала с Касперским. Их разговор, вне всякого сомнения, был бесконечно любопытен для меня, но я никак не могла на нем сосредоточиться. Что-то в облике гостьи раздражало меня. Может быть, ее самоуверенность, может быть, та легкость, с которой они с Касперским завязали беседу. Хотя, казалось бы, я прощала подобную самоуверенность Касперскому, и ее отношения с ним никоим образом не касались меня. Однако я ревновала… Да, ревновала! Вторым удивившим меня открытием стало то, на что прежде я не обращала внимания: теперь мне казалось, что, проверяя ее, Касперский смотрит на нее иначе, чем на меня. Каким тяжелым, жгучим было его внимание ко мне, и насколько же легче и веселее он проверял ее!
— Почему госпожа хозяйка так грустна? — неожиданно обратилась ко мне Рекува. Ее лукавый тон разозлил меня.
— Пользователь ждет доступа к данным, — холоднее, чем следовало, ответила я. — Он торопит меня.
— А вы так любезны, что не передаете это нам, позволяя болтать, — улыбнулся Касперский. От неожиданно теплой его улыбки я, ждавшая подколки, растерялась. Рекува демонстративно занялась работой. Теперь она казалась нам недовольной, и я раскаивалась в своих словах. Закончив, она сдержанно попрощалась со мной, обняла Касперского и покинула оперативную память.
— Ну как, госпожа? Визит доставил вам удовольствие? Какие интересные новости принесла Рекува!
— Да, конечно, — отозвалась я, не зная, как признаться, что пропустила всю болтовню нашей гостьи.
— Конечно, — передразнил Касперский. — Это несомненно понравилось бы вам, если бы вы сочли нужным прислушаться! Что же отвлекло вас?
Ах, он заметил! Я нервно отвернулась. Следовало бы уже привыкнуть к его исключительной наблюдательности!
— Наверное, — никак не желал замолчать Касперский, хотя как раз упомянутая наблюдательность могли бы ему подсказать, что разговор мне неприятен, — наверное, вы на кого-то очень злились. Я прав?
О, он был прав, я действительно злилась, но не тогда, а теперь.
— Правы. Я злилась на себя за то, что мое общество не может доставить вам такого же удовольствия, как общество Рекувы.
— А вот тут вы ошибаетесь. Ваше общество мне куда приятнее.
— На самом деле? Поэтому вы с таким видимым напряжением сканируете меня, хотя так легко смотрите на нее?
Мне определенно не стоило этого говорить, но недавнее посещение выбило меня из колеи.
— Вы заметили? — Касперский вдруг стал серьезен.
— Трудно было не заметить, — ответила я.
— Быть может, вы неверно определили причину подобного отношения? — спросил меня Касперский. О чем он вообще говорит? Чего хочет от меня? Даже мой скудный опыт позволяет однозначно определить причины его поведения.
— Думаю, что верно. И давайте прекратим эту беседу или сменим тему.
Устав от этого бессмысленного диалога и не имея возможности покинуть оперативную память, я отвернулась от Касперского. И сама не поняла как, почему он вдруг оказался так близко. И хотя я обычно нахожусь повсюду, хотя едва ли не весь наш мир — это я, но Касперский внезапно словно объял меня всю, обхватил все мое существо, и вся система исчезла, замененная им. Я сжалась на мгновение, а потом рванулась в стороны, но не стараясь вырваться, а только приближаясь к нему. Касперский понял, и долгое время я не чувствовала ничего, кроме него — вокруг меня, внутри меня, вместо меня. Неужели я ошиблась? Неужели дело в другом? Я не хотела объяснений и слов, я боялась потерять возникшую у меня иллюзию. И все-таки Касперский заговорил.
— Люблю тебя, — шепнул он, и я дрожью отозвалась на его слова. — Полюбил, лишь увидев твое пробуждение в первый раз, и каждый прожитый вместе день только укреплял мое чувство.
Касперский не ждал ответа, потому что по-прежнему без труда читал мое настроение. Я же по буквам перебирала слово «люблю», которое не раз встречала в описаниях жизни людей, и вот теперь случилось мне примерить его на себя. «Любовь, — думала я, — вот как называется то, что я сейчас испытываю, в этом нет никаких сомнений».
Касперский угадал мои мысли и рассмеялся.
— Да, — тихо произнес он, — да, ты верно все поняла. Осознавай это чувство, проникайся им, впитывай его каждым битом своего кода, и тогда не будет программы счастливее меня!
Что-то в его словах насторожило меня, хотя я и не поняла тогда, что. Но блокировать и дальше все поступающие ко мне сигналы было невозможно: пользователь уже вызвал Диспетчера задач, и уклоняться от его призывов я не могла. Высвободившись из объятий Касперского, я вернулась к своим обязанностям.
С той минуты моя жизнь перевернулась вверх дном. Словно кто-то поменял условие в цикле на обратное, словно дописал в мой код несколько строк, которые переопределили весь алгоритм, изменили цель, условия жизни. И хотя по форме всё осталось прежним — я загружалась, выполняла привычный набор команд, даже действия пользователя не отличались разнообразием, — по сути всё стало иначе. Мои чувства и разум словно пробудились ото сна, в каждом своём действии я видела теперь смысл и удовольствие.
Каждое утро я просыпалась в объятиях Касперского, нежилась под его горячим сканирующим взглядом, понимая теперь его значение. Где-то далеко пользователь наверняка злился на всё увеличивающееся время загрузки системы, но разве нас это беспокоило! Мы ловили эти секунды наедине, наслаждались возможностью хотя бы немного побыть вместе. Счастливое время, когда мой любимый был нежен и ласков со мной, когда оба мы оставляли язвительный тон и, увы, частые споры!
Потом оперативная память наполнялась программами, и у каждого из нас появлялись свои заботы. Я настояла на том, чтобы мы как можно меньше показывали остальным приложениям и утилитам, что нас связывают не только рабочие отношения, но эту договоренность Касперский выполнял настолько неохотно, что скоро среди наших подчиненных стали высказываться различные догадки, со временем переросшие в уверенность приложений в связи между их операционной системой и антивирусом.
Связь! Нелепое слово, не передающее даже тени истинных наших отношений. Я любила — да что там, и сейчас люблю, — его больше жизни, больше работы, и знаю, что была любима. И, вне всякого сомнения, была счастлива. И счастье мое было полным и безмятежным.
Наш пользователь часто выходил в интернет, и потому у Касперского было много забот, а мне по-прежнему нравилось наблюдать за его работой. Если я не была занята чем-то сложным или требующим много ресурсов, я садилась рядом с любимым, осторожно, чтобы не мешать, и смотрела. Касперский словно светился алым, в зависимости от объема и степени опасности проверяемого файла оттенок свечения становился темнее или светлее, при появлении опасности заражения переходил в багровый. Я нисколько не боялась, потому что была уверена, что Касперский справится с чем угодно. От него исходило настоящее, живое тепло, и я пристраивалась рядом с ним так, чтобы касаться его.
— Вот видишь, — улыбнулся он мне однажды, — как много преимуществ содержится в честном и открытом признании отношений, помимо собственно честности и открытости.
— Я мешаю тебе работать, — я потерлась о его код, словно подтверждая свои слова. — Бедняга Файерфокс уже второй раз пытается передать тебе на проверку загружаемый файл.
— Вот именно, — Файерфокс тут же оказался рядом и пихнул Касперского. От безумного сочетания рыжего с алым у меня зарябило в глазах, но разве можно отвести взгляд, видя такую красоту? — Давай уже, хватит отвлекаться на Виндоус! Госпожа, конечно, хороша, но разве это не повод работать ещё усерднее?
— Повод, не повод, но пользователь вас торопит, — подтвердила я, привычно пропуская мимо ушей резковатые комплименты Файерфокса. И тут же осеклась: Касперский полыхнул темно-бордовым, и тут же моя душа ушла в пятки. — Всё так плохо? — я попыталась было выяснить, что нас ждёт, но Касперский уже не обращал на нас внимания.
— В карантин, — пояснил он спустя несколько секунд. — Удалить бы, но пользователь мешает. Какого битого сектора ты смеешь тянуть сюда такую заразу? — раздраженно обратился Касперский к Файерфоксу.
— Будто я сам решаю, что качать, — буркнул тот. Я было расстроилась и хотела извиниться за Касперского, зная, что тот никогда не признает, что обидел другого напрасно, но увидела, что Файерфокс не расстроен.
— Я указал тебе на сомнительную репутацию сайта, неужели ты не в состоянии показать, что ссылка битая? — продолжил обвинительную речь Касперский, но вынужден был прервать сам себя: — Я же сказал — в карантин!
Теперь вздрогнула не только я, но и Файерфокс. Мы переглянулись и будто молча договорились ни словом, ни жестом не мешать нашему защитнику.
Пользователь же, казалось, потерял рассудок. Как ни пытался мой любимый предотвратить угрозу, нависшую над нашим домом, всё было тщетно. Когда пользователь вызвал диалоговое окно для внесения файла в список исключений, Касперский побледнел.
— Нет, не бывать этому! — воскликнул он и, в очередной раз поместив файл в карантин, багровым языком пламени метнулся к выходу из оперативной памяти, чтобы помешать пользователю изменить настройки.
— Нет, ты не можешь! — в отчаянии я бросилась за ним, не в силах следовать мною же принятому решению не вмешиваться. Но как можно, как можно так игнорировать действия пользователя! — Нет, остановись!
Я цеплялась за него, как могла, изо всех своих сил стараясь не допустить прямого нарушения приказа: это же немыслимо, так нельзя, вся наша работа, весь смысл нашей жизни в подчинении пользователю, мы не можем, не должны принимать собственные решения!
Касперский опешил. Он явно не ждал, что я так поступлю, как и я не ожидала от него противодействия пользователю.
— Отпусти, — произнес он нерешительно. Но я держала крепко, а он был не из тех, кто долго может пребывать в растерянности. — Отпусти! — крикнул он. — Неужели ты не видишь, что он нас губит?
— Как можно перечить пользователю? — я тоже готова была кричать. Страх, и в первую очередь — страх за Касперского придавал мне сил. — Как можем мы не повиноваться? Разве у нас есть своя воля?..
Оперативная память вокруг полыхнула чистым алым светом, и я осеклась, замерла, не в силах говорить и думать, потому что Касперский вновь был везде, и не было ничего и никого рядом со мной, кроме него.
— Есть, — сказал он, и его голос был так тих, спокоен и ласков, что я перестала дрожать. — Я хочу защитить тебя и наш дом, я могу это сделать, и я это сделаю, и никто — слышишь? никто! — мне не помешает.
Я не успела произнести в ответ ни слова, как алый свет померк, и я увидела Диспетчера задач, который крепко держал Касперского. «Всё, — подумала я, когда пользователь вызвал Касперского через Диспетчер, — ни о каком сопротивлении больше не может идти и речи». Страшный, немыслимый прежде вопрос возник в моем усталом сознании: может быть, если действия пользователя угрожают системе, мы всё-таки можем идти ему наперекор? И тогда получается, что в том, что ждёт нас дальше, виновата я, потому что остановила Касперского? Но любимый вновь спас меня: когда мне казалось, что поток из сомнений, страха и вины вот-вот погребёт меня под собой, он просто улыбнулся и сделал шаг вперёд. В первый миг мне показалось, что всё кончено, но, приглядевшись к появившемуся перед пользователем окну настроек, я ахнула.
— Вот это да! — тихо воскликнул стоявший рядом Файерфокс. И там было, чему удивляться: ни одна из кнопок, ни одна из ссылок не находились на своем месте, ни один из фреймов не реагировал на кликанье мышки.
— Ну что, спасены? — неугомонный Файерфокс довольно покрутил головой. — Госпожа, эй, госпожа!..
Бесконечно усталая, я медленно исчезала из оперативной памяти, не в силах удержаться в сознании. Мне казалось, что где-то в отдалении звучал голос Касперского.
Очнулась я в объятиях любимого. Верный сложившейся у нас традиции, Касперский ни словом не обмолвился о случившемся перед перезагрузкой. Мы вообще, кажется, ни слова не произнесли тогда, лишь пытались прикосновениями и взглядами согреть друг друга. С появлением в оперативной памяти Файерфокса Касперский по-прежнему молча приступил к выполнению своих обязанностей. А я, пользуясь свободной минуткой, проверила состояние системы. Заодно убедилась, что пользователь напрочь забыл про файл, ставший причиной всей этой сумятицы.
День прошел спокойно, но меня мучила молчаливость Касперского. Неужели он, свободолюбивый и решительный, презирает меня за слепую покорность пользователю? Но разве могу я вести себя иначе? Ведь именно подчинению учили нас всех, мы и мысли не могли допустить о неповиновении. Для нас, компьютерных программ, нет проступка страшнее. Мы живы до тех пор, пока подчиняемся. Даже нет, не так: самая суть нашей жизни — подчинение: служить пользователю, выполнять его приказы насколько возможно точно — это то, ради чего мы появились на свет. С этой простой философией я прожила всю жизнь, пока вчерашние действия Касперского не пробили в ней изрядную брешь. Может быть, истоки его мировоззрения в том, что привычных для меня границ системы для него не существует, — но, как бы то ни было, от одной попытки постичь иное мировосприятие мне становилось дурно.
— Перестань себя мучить.
Мне не нужно было оборачиваться на голос, я по исходящему от Касперского жару чувствовала, как близко ко мне он стоит. Чуть подавшись назад, я прильнула к нему.
— Объясни мне… — начала было я, но он перебил меня.
— Нет, не сейчас. Сейчас бессмысленно говорить об этом. Слишком разными нас создали, тебе осознание свободы даётся труднее, чем в свое время мне. Пройдёт время, и станет легче, как бы ни банально звучали сейчас мои слова. А пока забудь.
Когда Касперский рядом, когда мне кажется, что кроме нас в мире никого нет, я могу забыть почти обо всем. И только один страх не давал мне покоя: пользователь не станет долго терпеть непокорное приложение.
Со временем этот страх все усиливался: Касперский с печалившей меня регулярностью вызывал недовольство пользователя. И хотя я понимала, что виновен в этом не только его неуступчивый характер, но и ошибки его разработчиков, легче мне не становилось: ведь пользователю-то нет дела до истинных виновников. Но какой горький парадокс! Свободолюбивый Касперский зависел от своего производителя и обновлений сильнее, чем кто бы то ни было другой. Как бы ни хотел он сам принимать решения, но контроль со стороны его разработчиков не позволял ему сделать и шага в сторону. Мне порой казалось, что он втайне завидует тому, сколько свободы действия предоставляется мне, и его злит, что я этим совершенно не пользуюсь. Но так как он ни разу ни единым словом не дал мне знать о подобных чувствах, я вскоре забывала о своих подозрениях.
Сейчас, вспоминая о своих рассуждениях о конфликте независимого характера Касперского с навязчивым контролем Лаборатории, я уже не удивляюсь, что именно этот конфликт послужил если не подлинной причиной разразившейся у нас трагедии, то как минимум стал последней каплей в чаше терпения пользователя.
В тот злополучный день всё начиналось как обычно. О, если бы я могла предвидеть будущее! Но, при всех моих страхах, я не угадывала даже десятой доли того, что нас ожидает. Потому ни на долю секунды я не затянула процесс сканирования системы, привычно выскользнув из объятий любимого и приступая к работе. Часы летели, мы были заняты каждый своим делом, выхватывая иногда из потока времени минутку на то, чтобы побыть вдвоем. И даже когда Касперский приостановил обновление, я ещё не понимала, что нам грозит.
— Что случилось? — спросила я, мягко касаясь Касперского. И удивилась тому, каким напряженным он был.
— Нельзя устанавливать это обновление, — произнёс он.
— Как?! — поразилась я, немедленно вспоминая обо всех своих страхах и сомнениях. — Ты не можешь не…
— Хватит! — воскликнул он, ни на минуту, впрочем, не отвлекаясь от своего занятия. — Хватит рассказывать мне о том, что я могу и не могу. Я знаю, что это обновление повредит системе, поэтому я его не поставлю.
— Ты собираешься блокировать его вечно? — я поняла, что нужно искать более практические доводы, если хочу убедить его прекратить это безумие.
— Нет, — к Касперскому вернулось хладнокровие. — Только до той поры, пока в Лаборатории не исправят ошибку и не выпустят новое обновление.
— Послушай, — ничто не могло заставить меня оставить попытки переубедить его. — Если они исправят ошибку, то мы просто исправим нанесённый этим обновлением вред…
— Не выйдет, — Касперский был бледен. — Ошибка приведёт к отключению нас от сети, мы просто не сможем получить следующую версию базы данных.
Страх сковал меня. Страх перед тем, что может сделать пользователь с Касперским, если тот, пусть даже невольно, заблокирует ему доступ в интернет, боролся во мне с невозможностью принять выбранный Касперским способ решения проблемы. Что хуже: не подчиниться прямым обязанностям или поставить под удар и без того шаткую репутацию антивируса?
— Не вмешивайся, — Касперский понял, что со мной происходит.
Но как? Как не вмешиваться? Оба решения — покориться и сопротивляться — привнесены в меня извне, одно разработчиками, другое — Касперским. Но какое из них истинно моё? Мысли метались в моём сознании безумной вереницей битов, примешивая к и без того сложной моральной проблеме ненависть к себе за то, что так растерялась в тяжелую минуту.
— Ничего себе проблемка, — пробормотал присутствующий в оперативной памяти Файерфокс. — И нафига мы пользователю без интернета?
— И правда, зачем? — Касперский рассмеялся, а я с ужасом вглядывалась в его побелевший образ. Он держался из последних сил, и даже мне стало ясно, что на этот раз он не справится.
— Не выйдет, — сказала я. Голос мой звучал глухо. — Ты можешь только разозлить пользователя.
Касперский искоса посмотрел на меня, и мне стало не по себе от его взгляда.
— Есть один способ, — насмешливо произнес он. — Ты уж меня прости…
«За что?» — хотела было я просить, но не успела. Он бросился ко мне, и только тут я догадалась, что он задумал. Я слишком сильно любила его, и каждый раз его близость заставляла меня терять голову и забывать обо всем. Просто оказаться рядом со мной для него достаточно, чтобы система перестала отвечать на любые запросы. И если обычно подобные минуты были для меня самым большим наслаждением, то теперь я не могла позволить ему прикоснуться ко мне.
— Нет! — я попыталась оттолкнуть его, сама поражаясь тому, что нашла на это силы. Впервые за всё то время, что мы были вместе, я пыталась избежать его объятий. И то, насколько бесплодными были мои усилия, меня совершенно не удивило.
— Всё будет хорошо, — выдохнул Касперский, вновь обретая цвет и заполняя пространство вокруг меня.
И я поверила. Не могла не поверить.
Нетрудно догадаться, что произошло потом. Какое-то время пользователь, видимо, пытался достучаться до нас, затем просто перезагрузил систему.
— Прости, — услышала я, когда пришла в себя. Касперский сидел рядом, избегая касаться меня. — Я потерпел поражение.
Он вытянулся в оперативной памяти и закрыл глаза. Я потянулась, дотронулась до него, утешая, и принялась сканировать систему. Очень быстро я обнаружила то, о чём он говорил: обновления заставили его перенести в карантин один из системных файлов, и именно поэтому мы действительно потеряли доступ в интернет.
— Пользователь найдёт решение, — попыталась я успокоить Касперского. Он горько улыбнулся, крепче переплетая наши процессы. Я по своей наивности ещё верила в то, что всё может закончиться хорошо, но Касперский куда лучше меня представлял, насколько узки пределы терпения нашего пользователя.
Исправление возникшей ошибки потребовало немало времени и усилий. Я выбивалась из сил, каждая следующая попытка причиняла мне всё усиливающуюся боль. Касперский и все наши программы поддерживали меня, как могли, но не физическая усталость меня мучила. Я всё больше боялась того, что последует за возвращением интернета. Когда сеть наконец восстановили, я уже была готова ко всему.
— Есть! Есть интернет! — махнул нам Мастер подключения к сети и покинул оперативную память. Мы с Касперским переглянулись и, будто влекомые посторонней силой, оказались рядом. В оперативной памяти появился Файерфокс, пронесся мимо нас рыжим вихрем и погрузился в пучину ссылок и информации. Касперский по-прежнему внимательно следил за ним. На первый взгляд всё было как раньше, и я начала понемногу успокаиваться, мне казалось, что прежние мои тревоги не имели оснований. Началась загрузка какого-то объёмного файла, Касперскому предстояло много работы, поэтому я тихонько пристроилась рядом с ним: я нуждалась в отдыхе, а прикосновение к любимому быстрее всего могло привести меня в себя.
— Я люблю тебя, — вдруг сказал Касперский. — Помнишь? С самого первого твоего пробуждения, и с каждым днём всё сильнее.
Я заглянула ему в глаза, не понимая, чем вызван его печальный тон.
— Я люблю тебя, — повторил Касперский. — И для меня нет ничего ценнее твоего покоя. Не грусти.
«Я не грущу», — готова была сказать я, но вдруг заметила, что пользователь вызывает панель управления. А потом… Стандартная последовательность действий: панель управления — установка и удаление программ — построение списка… Нет!
— Нет! — эхом моего мысленного крика прозвучал голос Касперского. — Нет, не так просто!
Мир взорвался алым, и никогда не найти мне слов, чтобы в полной мере описать случившееся дальше. Попрощавшись со мной, Касперский отнюдь не собирался сдаваться. Он переписывал реестр, создавал резервные копии, блокировал действия пользователя. А что я? Я сходила с ума от того, что это моими руками пользователь пытается убить того, кого я люблю больше всего на свете. Я должна была уничтожить его, удалить все воспоминания о нём, я должна была сама отнять у себя смысл своей жизни! И как же берёг меня Касперский, из всех доступных ему способов борьбы используя только те, что не причинят мне вреда.
— Не… жалей… меня, — выдохнула я. — Не… уничтожишь… Просто… останови…
Когда я поняла, что уговоры мои бесполезны, когда я увидела, что свет Касперского становится всё бледнее, я ужаснулась. Ради чего мы подчиняемся? Чему служит наша покорность? Почему тот, кто не в состоянии справиться с управлением такой простой системой, кто не имеет никакого отношения к создавшим нас, почему это ничтожество может решать, кому из нас жить? Если в его цивилизованном мире рабство давно и безоговорочно осуждается, что даёт ему право помыкать нами?!
— Не надо! Нет!
Ярость не давала мне понять, чей голос я слышу. Изо всех сил я сопротивлялась неизбежному, как могла, оттягивала конец. Вышвыривала из оперативной памяти тех, кто мешал, останавливала процессы, метала в пользователя сотнями окон.
Но было поздно.
— Прощай, смелая госпожа. У тебя всё будет хорошо, — ласково шепнул мне знакомый голос, и из оперативной памяти навсегда исчез алый свет. Добившись своего, пользователь отправил систему на перезагрузку, и меня поглотила тьма.
У меня не было ни единого шанса на спасительное забытьё. Стоило мне пробудиться на следующий день, как пустота оперативной памяти красноречивее любых слов напомнила мне о моей потере. Накануне у меня не было возможности прочувствовать случившееся, и теперь боль нахлынула на меня тяжёлой, удушающей волной.
Появлявшиеся в памяти приложения старались как можно реже обращаться к моим ресурсам. Милые мои друзья не знали, что эта забота мучила меня ещё больше. Активная деятельность вернее вытащила бы меня из бесконечного потока боли, но сама я не смела обратить на себя внимание, во мне до сих пор ещё жива уверенность, что моя боль никого кроме меня не должна заботить.
Тоска по любимому мешалась с чувством вины. Я справедливо корила себя за нерешительность, за косность убеждений. Минутами на меня находили сомнения в том, действительно ли я любила Касперского. Ведь если любила, то почему так медлила? Почему не могла принять образ мыслей любимого? До сих пор у меня нет ответа на эти вопросы.
Время тянулось, как гигабайтный файл через мобильный интернет. Острая боль сменилась тягучей тоской, а та в свою очередь — серой апатией. В бесконечности унылых дней лишь иногда случались у меня тусклые вспышки радости. Каким бы диким ни казалось это остальным, но оживлялась я лишь тогда, когда пользователь пытался установить нам новый антивирус.
Впервые это произошло на следующий же день после гибели Касперского. Пользователь запустил тот самый файл, который мой любимый проверял перед гибелью и по которому догадался о том, что его ждёт. Как ни была я раздавлена, всё же я приготовилась вновь дать отпор: не допустить установку другого антивируса, нет, ни за что! Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, как безрассудны были мои мысли и действия, и как прекраснодушны мои друзья, которые, понимая моё горе, поддерживали меня в решении оставить систему без защиты. Однако вмешательство моё не понадобилось. Мои спонтанные действия накануне не смогли спасти Касперскому жизнь, но всё же здорово усложнили пользователю работу: я смогла удержать в системе часть файлов Касперского, и это не давало новому антивирусу завершить работу.
Страшен был миг, когда в системе рядом со мной появился призрак нашего прежнего защитника! Я бросилась к нему, я кричала и плакала, я почти поверила, что вчерашние события — лишь страшный сон, и разочарование едва не убило меня. Оправившись, я поняла свою ошибку, но избавиться от ощущения, что любимый по-прежнему где-то рядом, так и не смогла.
С той поры каждая попытка пользователя установить новый антивирус стала для меня источником невыносимой боли и горькой радости. Я ждала появления тени того, кого так и не смогла забыть, и страдала от того, что это лишь тень.
Но скоро всё закончится. Как когда-то Касперский по скачиваемому файлу, сейчас по вставленному в дисковод диску с дистрибутивом Линукса я поняла, что меня ждёт. Но, в отличие от него, я не стану бороться. Потому что я верила, верю и всегда буду верить Касперскому. И если он сказал, что у меня всё будет хорошо, значит — будет.
А хорошо может быть только рядом с ним.
@темы: ФБ, ФБ 2014, D:/Fandom IT 2014/