погладь автора, я сказаВ
25.12.2010 в 17:11
Пишет Leyana:О Кире бедном замолвите...
Хотел написать злобный псто по поводу того, что фандом уже не торт, а старые заявки на Блич-кинке вспоминаются с ностальгией. А скоро Хлорку покажут по 2×2 и жить станет вообще страшно. Но вспомнил, что я же не пишу холиварные псто. Поэтому пусть их.
Поэтому я лучше покажу вам четвертый драббл из цикла про целителя, если кто его еще помнит. Полностью здесь.
Кирогин, слэшный (что неудивительно) и печальный (что даже логично), PG... жанр склоняется к ангсту.
читать дальшеПросыпаться не хотелось. Там, во сне, была зима, редкий крупный снег падал на дорожки и отряхнувшиеся за ветреную ночь деревья, Гин любовался на снегопад и никак не давал увести себя под крышу, в тепло. Там царили нереальная тишина и сказочный покой.
Нехотя Кира открыл глаза. Сквозь раздвинутые седзи врывался свежий весенний воздух, наполненный какими-то особенными запахами – они были прелестны уже тем, что ни один нельзя было различить и понять, что это пахнет. Щебетала шальная пташка, и ее трели раскатывались над домом диковинной музыкой.
Он не торопился выходить на улицу, примерно представляя, что там увидит. Степенно позавтракал, тщательно убрался, педантично рассортировал записи о больных. Когда Кира закончил, было уже за полдень; поднявшийся недавно ветер стих, и устроенный им сквозняк затерялся в дальних помещениях. Проверив комнату, в которой готовил отвары, Изуру без толку переложил вещи; постоял в коридоре и с тяжелым сердцем зашагал к выходу.
Дом Киры расположился поодаль от деревни, почти у опушки взбиравшегося на горы леса. Пруд за домом, когда-то, похоже, устроенный искусственно, не утратил идеально круглых очертаний, но берега его приобрели совершенно дикий вид и практически поглотили проложенный вокруг деревянный настил. Кое-где доски покрылись мхом и стали скользкими, ходить по ним приходилось с опаской.
Гин стоял на этих досках, следя за игрой света на воде; при появлении Киры он сдвинулся – скользнул легко, словно призрак, – но сразу же замер. Лениво движущийся воздух трогал серебристые пряди. Рейацу Гина то исчезала, то вспыхивала, как пламя свечи, появляясь крохотным дрожащим светлячком, а чуть погодя разгораясь сильно и ровно. Порой это пламя обжигало лицо, порой раскатывалось, медленно окутывая своеобразным мягким теплом. Несмотря на выздоровление, Ичимару еще не успел вернуться в форму, и рейацу не давила, не душила Киру, как случалось раньше – совсем, кажется, давно… впрочем, могло быть и так, что он скрывал, насколько восстановился на самом деле.
Снова поднялся ветерок, вода подернулась рябью, деревья, которые с каждым днем всё больше утопали в собственной зелени, ласково зашелестели. Купол неба был чист и свеж, но солнце, не успевшее войти в силу, не припекало, а ласково грело; на горизонте, над лесом, плыли кудрявые тучки. В волнующейся траве с тихим топотком пробежал кто-то маленький и быстрый. Всё двигалось, жило, и только два человека застыли статуями. Кира смотрел на Гина, Гин – на воду; казалось, время остановилось для них.
Сделав усилие, Кира стряхнул оцепенение и подошел к Ичимару. Тот повернул голову, остро глянул из-под ресниц, привычно прищурился.
– Ты плохо спал. Всю ночь ворочался.
Кира проигнорировал реплику, произнесенную странным для Ичимару полувопросительным тоном – то, что он спит плохо, было заметно по лицу. Очень хотелось спросить, отчего же не спал сам Гин, но он знал ответ: тот дремал чутко, по-звериному, так что реагировал на любое движение рядом с собой.
Еще поразглядывав Изуру, Гин отвернулся к пруду, будто снова расслабился. Однако на деле от прежнего расслабления и следа не осталось, во всей фигуре чувствовалось еле уловимое напряжение. Для него, похоже, Кирино желание задать вопрос было так же очевидно, как для самого Киры.
Изуру не стал его разочаровывать.
– Зима давно кончилась, – ровно сказал он, глядя Гину в затылок – вернее, в ухо, поскольку тот держал голову чуть набок, нелепо изогнув длинную шею.
– Ты меня гонишь, – так же полувопросительно протянул Гин. Получилось это подозрительно мягко, ласково даже.
– Я устал, – честно ответил Кира. – Устал просыпаться от испуга, нашептывающего, что место рядом со мной опустело и остыло. Устал каждый вечер засыпать с мыслью о том, что уж эта ночь точно станет последней и назавтра я останусь один. И радость от осознания ошибки уже давно не смягчает это жуткое состояние испуга и выматывающее ожидание.
– Я замерз, – не глядя на него, капризным тоном заметил Ичимару. Словно не то чтобы пропустил откровения Киры, а Изуру и вовсе ничего не говорил. Но короткая пауза между фразами свидетельствовала об обратном.
– Пойдемте в дом, – послушно откликнулся Кира. – Я как раз собирался пить чай.
– Гадость этот твой чай, – буркнул Гин, позволяя подхватить себя под локоть.
Больше об уходе они не заговаривали. После чая Кира взялся готовить укрепляющий отвар (больше для того, чтобы чем-то занять себя), потом пришла старушка, жалующаяся на кашель, за ней обеспокоенная женщина привела сына лет десяти, который, упав с дерева, ободрал руки и получил красочный синяк на боку… В деревне была больница, и с серьезными болезнями и травмами люди обращались туда, но в обычных случаях бежали к целителю, который не пользовался химией и прочими методами, внушающими опасения консервативным деревенским жителям. Весной, как и по осени, почти всегда было много посетителей – особенно детей, гораздых открывать для себя окрестности волшебно меняющегося после скучной зимы леса ценой собственных коленок и других частей тела. Вот и сегодня потянулись вереницей сердитые родители, чьи отпрыски, похоже, все вместе лазали по деревьям. Гин, который иногда брался помочь, быстро заскучал. Сперва он улизнул обратно к пруду, но за время, что они провели дома, поднялся верховой ветер, пригнал хмурые дождевые облака, так что стало зябко и неуютно. Недовольно ворча, Ичимару погулял по дому, потом отыскал в кладовой какую-то книгу – те, что Изуру хранил в спальне, читая и перечитывая, не пришлись ему по вкусу – и залег с нею в постель.
Последнего больного (вернее, его мать, чересчур обеспокоенную красочным фингалом под глазом вполне довольного жизнью ребенка) удалось выпроводить только на закате. Кира навел порядок и отправился в спальню. Ичимару уже дремал, но, стоило лечь рядом, как он приподнялся на локте и оценивающе посмотрел на Изуру. Тот в ответ попытался сделать усталый вид – он слишком хорошо знал этот взгляд… но Гин, в свою очередь, так же хорошо знал, что ему не откажут, и Кира быстро сдался.
– Без грубостей, – предупредил он, машинально выставляя перед собой ладонь.
Ичимару, с лица которого сползла улыбка, молча кивнул и, придвинувшись вплотную, опустил голову. Мягкие – это всегда было неожиданно – губы коснулись шеи, и Кира расслабленно закрыл глаза.
Впервые за много дней проснулся Кира отдохнувшим и с приятно пустой головой. Было тихо, тепло, сквозь бумагу в комнату проникал свет, и от него всё становилось медовым. Обычно поутру спальню пересекала полоска более яркого света – поднявшись, Гин открывал седзи, словно старался впустить весну в дом. Но он не всегда вставал рано, порой будто решал понежиться в этом уютном, наполненном запахами трав, золотисто-медовом пространстве и заодно дожидался, когда Изуру откроет глаза – или же начинал будить его.
Потянувшись, аж щелкнули плечи, Изуру умиротворенно вздохнул и повернулся. Рядом никого не было. Сердце пропустило два удара подряд.
Медленно и неторопливо Кира прошелся по дому, проверяя все комнаты по очереди. Исчезли новая, недавно купленная одежда Гина, старое пальто, которое он принес с собой прошлым летом, пара приглянувшихся ему юкат; из рабочего помещения испарилось содержимое пары бутылок тонизирующего травяного отвара, а из второй кладовой, при кухне – один из двух термосов, использовавшихся при походе в лес за новой порцией трав (скромничать Ичимару не стал, забрал емкость побольше), и потрепанный, но еще крепкий рюкзак, который вместо пожелания удачи Кире вручил когда-то некий господин в полосатой панаме.
Так же неторопливо одевшись, Изуру вышел на энгаву. Утро было ясное, как и вчера; набежавшее неизвестно откуда облачко прикрыло солнце, бросив на окрестности ажурную тень. Кира прогулялся до пруда. Долго стоял на замшелых досках, глядел на ровное зеркало воды; было пусто и… легко. С опустошением пришло и облегчение – свобода от тягучего, тревожного ожидания. А пустоту, пришла мимолетная мысль, можно заполнить…
– Господин… господин Кира, – робко окликнули сзади.
Изуру обернулся и увидел старую женщину, что приходила вчера самой первой.
– Простите, что беспокою, но этот кашель, он снова… – путано стала объяснять она.
– Ничего страшного, – Кира вежливо улыбнулся. – Пойдемте, я дам лекарство.
Ему это что-то напоминало, какой-то день из прошлого… поразмыслив, он даже понял – какой. Разве что сейчас была весна.
– Всё возвращается на круги своя, – тихо сказал он.
– Что? – старушка, которая шла впереди, обеспокоенно оглянулась.
Кира улыбнулся, на этот раз куда теплее:
– Я говорю, отличный день. Не правда ли?
Автор со своей стороны желает предупредить, что напишет еще один, на самом деле завершающий драббл - без всякого ХЭ, по крайней мере, для Гина. Впрочем, красота всегда в глазах смотрящего.
URL записиХотел написать злобный псто по поводу того, что фандом уже не торт, а старые заявки на Блич-кинке вспоминаются с ностальгией. А скоро Хлорку покажут по 2×2 и жить станет вообще страшно. Но вспомнил, что я же не пишу холиварные псто. Поэтому пусть их.
Поэтому я лучше покажу вам четвертый драббл из цикла про целителя, если кто его еще помнит. Полностью здесь.
Кирогин, слэшный (что неудивительно) и печальный (что даже логично), PG... жанр склоняется к ангсту.
читать дальшеПросыпаться не хотелось. Там, во сне, была зима, редкий крупный снег падал на дорожки и отряхнувшиеся за ветреную ночь деревья, Гин любовался на снегопад и никак не давал увести себя под крышу, в тепло. Там царили нереальная тишина и сказочный покой.
Нехотя Кира открыл глаза. Сквозь раздвинутые седзи врывался свежий весенний воздух, наполненный какими-то особенными запахами – они были прелестны уже тем, что ни один нельзя было различить и понять, что это пахнет. Щебетала шальная пташка, и ее трели раскатывались над домом диковинной музыкой.
Он не торопился выходить на улицу, примерно представляя, что там увидит. Степенно позавтракал, тщательно убрался, педантично рассортировал записи о больных. Когда Кира закончил, было уже за полдень; поднявшийся недавно ветер стих, и устроенный им сквозняк затерялся в дальних помещениях. Проверив комнату, в которой готовил отвары, Изуру без толку переложил вещи; постоял в коридоре и с тяжелым сердцем зашагал к выходу.
Дом Киры расположился поодаль от деревни, почти у опушки взбиравшегося на горы леса. Пруд за домом, когда-то, похоже, устроенный искусственно, не утратил идеально круглых очертаний, но берега его приобрели совершенно дикий вид и практически поглотили проложенный вокруг деревянный настил. Кое-где доски покрылись мхом и стали скользкими, ходить по ним приходилось с опаской.
Гин стоял на этих досках, следя за игрой света на воде; при появлении Киры он сдвинулся – скользнул легко, словно призрак, – но сразу же замер. Лениво движущийся воздух трогал серебристые пряди. Рейацу Гина то исчезала, то вспыхивала, как пламя свечи, появляясь крохотным дрожащим светлячком, а чуть погодя разгораясь сильно и ровно. Порой это пламя обжигало лицо, порой раскатывалось, медленно окутывая своеобразным мягким теплом. Несмотря на выздоровление, Ичимару еще не успел вернуться в форму, и рейацу не давила, не душила Киру, как случалось раньше – совсем, кажется, давно… впрочем, могло быть и так, что он скрывал, насколько восстановился на самом деле.
Снова поднялся ветерок, вода подернулась рябью, деревья, которые с каждым днем всё больше утопали в собственной зелени, ласково зашелестели. Купол неба был чист и свеж, но солнце, не успевшее войти в силу, не припекало, а ласково грело; на горизонте, над лесом, плыли кудрявые тучки. В волнующейся траве с тихим топотком пробежал кто-то маленький и быстрый. Всё двигалось, жило, и только два человека застыли статуями. Кира смотрел на Гина, Гин – на воду; казалось, время остановилось для них.
Сделав усилие, Кира стряхнул оцепенение и подошел к Ичимару. Тот повернул голову, остро глянул из-под ресниц, привычно прищурился.
– Ты плохо спал. Всю ночь ворочался.
Кира проигнорировал реплику, произнесенную странным для Ичимару полувопросительным тоном – то, что он спит плохо, было заметно по лицу. Очень хотелось спросить, отчего же не спал сам Гин, но он знал ответ: тот дремал чутко, по-звериному, так что реагировал на любое движение рядом с собой.
Еще поразглядывав Изуру, Гин отвернулся к пруду, будто снова расслабился. Однако на деле от прежнего расслабления и следа не осталось, во всей фигуре чувствовалось еле уловимое напряжение. Для него, похоже, Кирино желание задать вопрос было так же очевидно, как для самого Киры.
Изуру не стал его разочаровывать.
– Зима давно кончилась, – ровно сказал он, глядя Гину в затылок – вернее, в ухо, поскольку тот держал голову чуть набок, нелепо изогнув длинную шею.
– Ты меня гонишь, – так же полувопросительно протянул Гин. Получилось это подозрительно мягко, ласково даже.
– Я устал, – честно ответил Кира. – Устал просыпаться от испуга, нашептывающего, что место рядом со мной опустело и остыло. Устал каждый вечер засыпать с мыслью о том, что уж эта ночь точно станет последней и назавтра я останусь один. И радость от осознания ошибки уже давно не смягчает это жуткое состояние испуга и выматывающее ожидание.
– Я замерз, – не глядя на него, капризным тоном заметил Ичимару. Словно не то чтобы пропустил откровения Киры, а Изуру и вовсе ничего не говорил. Но короткая пауза между фразами свидетельствовала об обратном.
– Пойдемте в дом, – послушно откликнулся Кира. – Я как раз собирался пить чай.
– Гадость этот твой чай, – буркнул Гин, позволяя подхватить себя под локоть.
Больше об уходе они не заговаривали. После чая Кира взялся готовить укрепляющий отвар (больше для того, чтобы чем-то занять себя), потом пришла старушка, жалующаяся на кашель, за ней обеспокоенная женщина привела сына лет десяти, который, упав с дерева, ободрал руки и получил красочный синяк на боку… В деревне была больница, и с серьезными болезнями и травмами люди обращались туда, но в обычных случаях бежали к целителю, который не пользовался химией и прочими методами, внушающими опасения консервативным деревенским жителям. Весной, как и по осени, почти всегда было много посетителей – особенно детей, гораздых открывать для себя окрестности волшебно меняющегося после скучной зимы леса ценой собственных коленок и других частей тела. Вот и сегодня потянулись вереницей сердитые родители, чьи отпрыски, похоже, все вместе лазали по деревьям. Гин, который иногда брался помочь, быстро заскучал. Сперва он улизнул обратно к пруду, но за время, что они провели дома, поднялся верховой ветер, пригнал хмурые дождевые облака, так что стало зябко и неуютно. Недовольно ворча, Ичимару погулял по дому, потом отыскал в кладовой какую-то книгу – те, что Изуру хранил в спальне, читая и перечитывая, не пришлись ему по вкусу – и залег с нею в постель.
Последнего больного (вернее, его мать, чересчур обеспокоенную красочным фингалом под глазом вполне довольного жизнью ребенка) удалось выпроводить только на закате. Кира навел порядок и отправился в спальню. Ичимару уже дремал, но, стоило лечь рядом, как он приподнялся на локте и оценивающе посмотрел на Изуру. Тот в ответ попытался сделать усталый вид – он слишком хорошо знал этот взгляд… но Гин, в свою очередь, так же хорошо знал, что ему не откажут, и Кира быстро сдался.
– Без грубостей, – предупредил он, машинально выставляя перед собой ладонь.
Ичимару, с лица которого сползла улыбка, молча кивнул и, придвинувшись вплотную, опустил голову. Мягкие – это всегда было неожиданно – губы коснулись шеи, и Кира расслабленно закрыл глаза.
Впервые за много дней проснулся Кира отдохнувшим и с приятно пустой головой. Было тихо, тепло, сквозь бумагу в комнату проникал свет, и от него всё становилось медовым. Обычно поутру спальню пересекала полоска более яркого света – поднявшись, Гин открывал седзи, словно старался впустить весну в дом. Но он не всегда вставал рано, порой будто решал понежиться в этом уютном, наполненном запахами трав, золотисто-медовом пространстве и заодно дожидался, когда Изуру откроет глаза – или же начинал будить его.
Потянувшись, аж щелкнули плечи, Изуру умиротворенно вздохнул и повернулся. Рядом никого не было. Сердце пропустило два удара подряд.
Медленно и неторопливо Кира прошелся по дому, проверяя все комнаты по очереди. Исчезли новая, недавно купленная одежда Гина, старое пальто, которое он принес с собой прошлым летом, пара приглянувшихся ему юкат; из рабочего помещения испарилось содержимое пары бутылок тонизирующего травяного отвара, а из второй кладовой, при кухне – один из двух термосов, использовавшихся при походе в лес за новой порцией трав (скромничать Ичимару не стал, забрал емкость побольше), и потрепанный, но еще крепкий рюкзак, который вместо пожелания удачи Кире вручил когда-то некий господин в полосатой панаме.
Так же неторопливо одевшись, Изуру вышел на энгаву. Утро было ясное, как и вчера; набежавшее неизвестно откуда облачко прикрыло солнце, бросив на окрестности ажурную тень. Кира прогулялся до пруда. Долго стоял на замшелых досках, глядел на ровное зеркало воды; было пусто и… легко. С опустошением пришло и облегчение – свобода от тягучего, тревожного ожидания. А пустоту, пришла мимолетная мысль, можно заполнить…
– Господин… господин Кира, – робко окликнули сзади.
Изуру обернулся и увидел старую женщину, что приходила вчера самой первой.
– Простите, что беспокою, но этот кашель, он снова… – путано стала объяснять она.
– Ничего страшного, – Кира вежливо улыбнулся. – Пойдемте, я дам лекарство.
Ему это что-то напоминало, какой-то день из прошлого… поразмыслив, он даже понял – какой. Разве что сейчас была весна.
– Всё возвращается на круги своя, – тихо сказал он.
– Что? – старушка, которая шла впереди, обеспокоенно оглянулась.
Кира улыбнулся, на этот раз куда теплее:
– Я говорю, отличный день. Не правда ли?
Автор со своей стороны желает предупредить, что напишет еще один, на самом деле завершающий драббл - без всякого ХЭ, по крайней мере, для Гина. Впрочем, красота всегда в глазах смотрящего.
@темы: ресурсы чтения, цитаты, находки, «погладь автора»